Никогда Нарцисс не был настоятелю столь мало приятен, как сегодня. И
все-таки - как хорошо этот педант все разгадал, как хорошо, казалось,
разбирается в деле Гольдмунда!
В заключение спрошенный еще раз о сегодняшних обстоятельствах Нарцисс
сказал:
- Сильное потрясение, которое пережил сегодня Гольдмунд, не было
вызвано мной умышленно. Я напомнил ему о том, что он не знает сам себя, что
он забыл свое детство и мать. Какое-то из моих слов, должно быть, задело его
и проникло в то темное, против чего я давно борюсь. Он был каким-то
отсутствующим и смотрел на меня, как бы не узнавая ни меня, ни себя самого.
Я часто говорил ему, что он спит, что он не бодрствует по-настоящему. Теперь
он пробудился, в этом я не сомневаюсь.
Он был отпущен без наказания, но временно ему запрещалось посещать
больного.
Между тем патер Ансельм распорядился положить бесчувственного на
постель и сел возле него. Возвращать его в сознание сильными средствами
казалось ему неразумным. Юноша выглядел слишком плохо. Благожалательно
смотрел старик с морщинистым добрым лицом на юношу. Прежде всего он пощупал
пульс и послушал сердце. Конечно, думал он, мальчуган съел что-то
неудобоваримое, горсть кислицы или еще какой-нибудь дряни, дело известное.
Язык он не мог посмотреть. Он любил Гольдмунда, но его друга, этого
скороспелого слишком молодого учителя, терпеть не мог. И вот, нате вам.
Определенно Нарцисс виноват в этой глупой истории. Зачем нужно было
связываться такому живому, ясноглазому мальчику, сыну природы, именно с этим
высокомерным ученым, этим заносчивым грамотеем, для которого его греческий
важнее всего живого в мире!
Когда долгое время спустя дверь отворилась и вошел настоятель, патер
все еще сидел, пристально смотря на лицо лежащего без сознания. Что за
милое, юное, беззлобное лицо, и вот сидишь возле, хочешь помочь и не можешь.
Конечно, причиной могли быть колики, он бы распорядился дать глинтвейну,
может быть, ревеню. Но чем дольше он смотрел на бледное до зелени,
искаженное лицо, тем более склонялся к другому подозрению, внушающему
большие опасения. У патера Ансельма был опыт. Не раз за свою долгую жизнь он
видал одержимых. Он медлил высказать свое глубокое подозрение даже самому
себе. Лучше подождать и понаблюдать. Но, думал он мрачно, если бедный
мальчик действительно одержим, то виновника не придется далеко искать, и ему
не поздоровится.
Настоятель подошел ближе, посмотрел на больного, приподнял ему
осторожно веко.
- Можно его разбудить?- спросил он.
- И хотел бы еще подождать. Сердце здорово. К нему нельзя никого
пускать.
- Есть опасность?
- Думаю, что нет. |