Как же странно и грустно было видеть, что эта простая
и прекрасная цель столь трудно достижима. С каким унынием и не приятным
удивлением замечал он порой за собой пред осудительные склонности и
состояния: рассеянность и отвращение к учебе, мечтания и фантазии или
сонливость во время занятий, нерасположение и протест против учителя латыни,
раздражительность и гневное нетерпение по отношению к товарищам. А больше
всего смущало то, что его любовь к Нарциссу так плохо уживалась с его
любовью к настоятелю Даниилу. К тому же иногда в самой глубине души он,
казалось, чувствовал уверенность, что и Нарцисс любит его, сочувствует ему и
ждет его.
Намного больше, чем мальчик предполагал, мысли Нарцисса были заняты им.
Он желал, чтобы этот красивый, светлый, милый юноша стал его другом, он
угадывал в нем свою противоположность и дополнение себе, он охотно взял бы
его под свою защиту, руководил бы им, просвещал, вел бы все выше и довел до
расцвета. Но он сдерживался. Делал он это по многим соображениям, и почти
все они были осознанными. Прежде всего его останавливало то отвращение,
которое он испытывал к тем нередким учителям и монахам, что влюблялись в
учеников или послушников. Достаточно часто он сам с неудовольствием ловил на
себе жадные взгляды более старших мужчин, достаточно часто молча давал отпор
их любезностям и ласкам. Теперь он лучше понимал их - и его манило полюбить
красивого Голь дмунда, вызывать его прелестный смех, нежно гладить по
белокурым волосам. Но он ни за что бы не сделал этого, никогда. Кроме того,
в качестве помощника учителя, состоя в ранге учителя, но не обладая его
полномочиями и авторитетом, он привык быть особенно осторожным и бдительным.
Он привык относиться к ученикам, лишь немногим моложе себя, так, как будто
он был на двадцать лет старше, он привык строго запрещать себе любое
предпочтение какого-либо ученика, по отношению же к неприятному для себя
ученику принуждал себя к особой справедливости и заботе. Его служение было
служением духу, этому была посвящена его строгая жизнь, и лишь втайне, в
минуту наибольшей слабости он позволял себе наслаждаться высокомерием,
всезнайством и умничаньем. Нет, как бы ни была соблазнительна дружба с
Гольдмундом, она была опасна, и он не смел позволить ей касаться сути своей
жизни. Суть же и смысл его жизни были в служении духу, слову, спокойно,
обдуманно, бесстрастно поведет он своих учеников - и не только их - к
высоким духовным целям.
Уже больше года учился Гольдмунд в монастыре Мариабронн, уже сотни раз
играл он с товарищами под липами двора и под красивым каштаном: бегал
наперегонки, играл в мяч. в разбойников, в снежки; теперь была весна, но
Гольдмунд чувствовал себя усталым и слабым, у него часто болела голова, и он
с трудом заставлял себя быть бодрым и внимательным во время занятий.
Однажды вечером с ним заговорил Адольф, тот самый ученик, первое
знакомство с которым когда-то закончилось потасовкой и с которым он этой
зимой начал изучать Эвклида. |