|
— Я рад, что стреляла женщина. — Он отлично вышел из положения; вода все еще капала у него с волос, а воротничок превратился в тряпку. — В другое время я захотел бы взять реванш, — добавил он, — но мне давно пора в казармы. Надеюсь, мы еще увидимся. — Я не собираюсь уезжать, — сказала молодая женщина. — Вы приехали отдохнуть? — Нет. Работать. — Если у вас будут затруднения с визой, — многозначительно сказал он, — приходите ко мне... До свидания, Милли. До свидания, мистер Уормолд. Я скажу лакею, что вы мои гости. Заказывайте все, что хотите. — Такой уход делает ему честь, — заметила молодая женщина. — Ваша меткость делает честь вам. — Ударить его бутылкой шампанского было бы, пожалуй, слишком. Кто он такой? — Его зовут Кровавым Стервятником. — Он пытает заключенных, — сказала Милли. — Кажется, я с ним подружилась. — На вашем месте я бы на это не очень рассчитывал, — сказал доктор Гассельбахер. Они сдвинули столики. Оба летчика поклонились и назвали трудно произносимые фамилии. Доктор Гассельбахер сказал голландцам с нескрываемым ужасом: — Вы пьете кока-колу! — Ничего не поделаешь. В три тридцать мы вылетаем в Монреаль. Уормолд заметил: — Раз платить будет капитан Сегура, давайте закажем еще шампанского. И еще кока-колы. — Кажется, я уже больше не могу пить кока-колу, а ты, Ганс? — Я бы выпил стаканчик «болса» [голландский джин], — сказал тот, который был помоложе. — Не раньше Амстердама, — твердо заявила стюардесса. Молодой пилот шепнул Уормолду: — Я хочу на ней жениться. — На ком? — На мисс Пфунк. — А она? — Она не хочет. Старший голландец сказал: — У меня жена и трое детей. — Он расстегнул верхний карман. — Вот. Он протянул Уормолду цветную фотографию, на которой девушка в туго облегающем желтом свитере и купальных трусиках пристегивала коньки. На свитере было написано «Мамба-клуб», а ниже Уормолд прочел: «Гарантируем массу удовольствий. Пятьдесят красавиц. Вы не останетесь в одиночестве». — Кажется, вы ошиблись, это не тот снимок, — сказал Уормолд. Молодая женщина — у нее были каштановые волосы и, насколько можно было разглядеть при неверном освещении, карие глаза — сказала: — Давайте потанцуем. — Я неважно танцую. — Не беда. Он прошел с ней круг. — Да, вы были правы, — сказала она. — То, что они играют, называется румба. Это ваша дочь? — Да. — Какая хорошенькая! — Вы только что приехали? — Да. Команда самолета решила кутнуть, а я пошла с ними. Я здесь никого не знаю. Ее голова доходила ему до подбородка, и он чувствовал запах ее волос; иногда они касались его губ. Он почему-то огорчился, заметив у нее на пальце обручальное кольцо. Она сказала: — Моя фамилия Северн. Беатриса Северн. — Моя — Уормолд. — Значит, я ваш секретарь, — сказала она. — То есть как? У меня нет никакого секретаря. |
