|
Потом василевс и начальник стражи стали больше чем братьями. - Что же оттолкнуло тебя от нового василевса? Он жаден? Неумен? Труслив? Василий Итмон и впрямь неумен и не храбр. Жаден? Возможно, что и не слишком, но на прямой вопрос в Анассеополе прямо не отвечают. - Менять господина можно, когда судьба еще не решила, кого она вознесет, а кого уронит. - Как внимательно смотрит этот князь! - Только тогда тебя поймут и те, кого ты оставил, и те, к кому ты пришел. Я опоздал сменить сторону и ушел с теми, кто меня знал. Меня всегда тянуло посмотреть мир. Я больше не причиню обид твоим саптарским гостям, я отправлюсь к лехам. Они достаточно далеки и от Анассеополя, и от Авзона, и я смогу с ними объясниться. - Я еще не на вершине, - князь заговорил по-элимски. Очень медленно, но очень правильно, - но я на нее взойду. Город, Где Умер Бог, третий век принадлежит мендакам. Первый Авзон упал, второй клонится к закату. Залесск станет третьим, а четвертого не будет. Оставайся со мной, севастиец, ты увидишь, как рождается величие. Я вижу, ты удивлен? - Тем, что слышу элимскую речь, да. Княже, Авзон, прежде чем стать первым, назывался Леонидией Авзонийской, а Анассеополь - Леонидией Фермийской. Оба потеряли изначальное имя, но оно у них было. - То, что забыто, заслуживает забвенья, - все еще по-элимски продолжил хозяин Залесска. - Величие может носить любое имя. Ты родился Георгием, стал Юрием, а кем умрешь? Лехом по имени Ежи или боярином Залесска Великого? Ты напал на четверых опытных воинов. Ты рисковал. - Нет, княже. Саптары не ожидали нападения, их кони слабей моего, и потом - я четыре года воевал с птениохами. Они носят бороды, их глаза не похожи на щели, но по повадкам они те же саптары, только крупнее и чище. - Завтра покажешь, какой ты боец. Не сомневаюсь, что хороший, иначе Олексич тебя бы не принял, но я хочу знать, кому из моих старших дружинников ты равен. - Ты увидишь. - Авзон клонится к закату? Феофан об этом говорил, но Георгий в Анассеополе о подобном не задумывался. - Я предпочел бы конный бой. Бой был конный. Будь Георгию сорок, он бы в тот день вошел в старшую дружину. Или не вошел, потому что оставлять «севастийского воеводу» не тянуло, а вот Гаврила Богумилович вызывал любопытство. Непонятное и недоброе, словно через говорящего по-элимски роскского князя можно было что-то понять, предугадать, исправить… Георгий остался. Лето и осень утонули в воинской обыденности, а в начале зимы в город явились саптары. Усталые, замерзшие, злые, едва не падавшие с заморенных коней, и без оружия. Гаврила Богумилович ошибался. Не только севастиец мог погнать коня на четверых ордынцев! - Что бы ни присудили набольшие, - нарушил повисшую в горнице тишину воевода, - а собраться не помешает. Согласно загудели дружинники - они хотели драться с саптарами, давно хотели. Роски устали откупаться и кланяться, а Гаврила Богумилович этого не заметил. Залесский князь не угадал даже с Тверенью, что он может знать о Севастии? Ничего! Залесску третьим Авзоном не быть. Третьим Авзоном не быть никому! Георгий улыбнулся и подмигнул Никеше, словно дело было в Намтрии, а не в заметенном снегом городишке, которому не стать первым даже в Роскии. Побратим понял севастийца по-своему. - Уж не знаю, как кто, а мы с Юрышем готовы, - уверенно и радостно объявил он. - Как саптары драные из Тверени заявились, так и готовы. Мало ли… 3 Ускакали гонцы, канули в снежном мареве, скрылись за белым покровом - потянулись томительные зимние дни, и жди-пожди теперь ответных вестей. |
