|
- Стой! Куда лезешь?! - Щербатый ухватил лошадь отрока под уздцы. - Берегом поедем! Бесы аль не бесы, но провалиться здесь раз плюнуть! Отрок насупился, счастливая улыбка погасла. Кони послушно пробивались снежной целиной, обходя предательский плес. Низкое солнце цеплялось за кромку леса на дальнем берегу, искрился снег, поземкой стлался по земле не прекращающийся даже днем волчий вой. - Так что, Терпило Миронович, - слишком громко заговорил Парамон Желанович, - говоришь, неслучайно там все вышло? В Тверени-то? - Кто ж его знает? - вздохнул толмач. - Арсений Тверенский никогда в спину не бил, только князь - одно, бояре - другое… Как набат ударил, Арсений Юрьевич на подворье у владыки Серафима был, в том я Длань целовать готов. А вот Обольянинов, любимец княжий, с доверенными людьми - незнамо где. - А ты где сам был-то, Мироныч? - полюбопытствовал сотник. - При саптарах? - Как бы при них, кончили бы меня, - скривился толмач, - как есть кончили! Длань уберегла. Отпросился я Сыну Господню свечечку поставить, а чтоб далеко не ходить, к владыке на подворье и пошел. Там и был, когда началось… - Оттуда и сбежал, - подсказал Щербатый, не терпевший пронырливого залессца. - Я служу князю своему, а не саптарам, - надулся Терпило. Георгию стало скучно, и он принялся глядеть по сторонам. Потому и увидел, как замерзшим плесом в ту же сторону, что и княжий поезд, движется темная фигура. Высокая, грузная, она мерно и тяжко шагала по снежному ковру, неведомым образом опережая шедших рысью коней, удаляясь, как удаляется в степи пыльный вихрь, но странный путник не был смерчем. Георгий видел сутуловатую спину, массивный посох, седую, всклокоченную гриву. К ногам незнакомца льнула длинная предвечерняя тень, на белом снегу казавшаяся вовсе черной. Не в силах оторвать взгляда от диковинного зрелища, севастиец послал рыжего в галоп, но куда там! Догнать старика, а странник был стариком, в этом Георгий не сомневался, было невозможно. - Стой! Ты куда? - долетело сзади. - Вовсе ополоумел?! Звали Георгия, но обернулся на окрик старик. Он был слишком далеко, чтоб севастиец мог разглядеть лицо, но отчего-то не сомневался, что его самого путник видит насквозь. Рука самочинно дернулась отдать воинские, нет, царские почести. Старик медленно кивнул, повернулся, вновь зашагал вперед. Ослепительно сверкнуло солнце, тысячами искр вспыхнул снег, вынуждая отвести взгляд. - А как бы конь в трещину угодил? - ворчливо спросил подоспевший Никеша. - Дорога незнакомая, неезженая. Мало ли… - Постой, - перебил побратима Георгий, - туда, туда смотри! На реку. Кто это? - Длань Дающая, - в голосе дебрянича было недоумение. - Холм высокий, издалека видать. - Холм? - Так на холме она, Лавра-то. Сейчас снег, а видал бы ты, как она в Велегу смотрится. И не разберешь, где сама Длань, а где отражение. Сколько лет минуло, а как сейчас вижу. Бывал я тут, прежде чем на ваши хлеба податься. С батюшкой бывал… Георгий не ответил - искал глазами странника и не находил. На укутавшем спящую Велегу снежном одеяле синели волчьи следы, а в прозрачном небе полыхала Длань Дающая, словно протягивая гостям зимнее солнце. - Чистым золотом звонницу крыли, - с гордостью сказал Никеша. - Чтоб и Господу в радость, и Сыну Его, и всем добрым людям… Гляди, как горит! Не хуже, чем у вас в Князь-городе! - Не хуже, - кивнул Георгий. |
