|
Зимний день недолог, короче пути, что надо пройти от ночлега до ночлега, а Гаврила Богумилович спешил. Хотел выгадать время для молитв и раздумий, чтобы еще раз поразмыслить о том главном, что предстояло сказать. Так объяснил князь Залесский тем, кого взял с собой, а взял он немногих. Чего опасаться по вьюжным дорогам? Разве что волков, потому что саптары на обладателя золотой пайцзы без ханского приказа не посягнут, да и не блуждают степняки по заснеженным лесам, а роски не тронут спешащего в святую Лавру. Не должны тронуть, хоть и многим встал князь Залесский и Яузский поперек дороги. - Ох, не бережется Гаврила Богумилович, - словно подслушав мысли севастийца, выдохнул Терпило, любимый толмач княжий, свидетель избиения баскаков. Ему посчастливилось выскочить из кипящей, словно котел, Тверени и донести дурную весть до Залесска вперед уцелевших саптар. - Верую, что отринувшего гордыню и не носящего в сердце своем злобы Господь хранит, и все же… Терпило любил недоговаривать. Пусть собеседник сам додумает, а толмач вроде и ни при чем. Вот и теперь начал и не закончил. Сидел на заиндевевшей кобыле, качал укоризненно головой, а Георгий с Никешей слушали. Им повезло - Гаврила Богумилович из наемников взял в Лавру только их со Щербатым. Набольших залесских - и тех оставил князь, вроде как за княгиней и сынами приглядывать да набившихся в город саптар стеречь. Были при Гавриле Богумиловиче, не считая обозников, лишь десяток старших дружинников, двое отроков да дюжина слуг. Даже одежд для выхода великий князь не прихватил, чтоб сразу видно было, едет не богатством в святом месте кичиться, а дело делать. Только вот какое? Мыслей Гаврилы Богумиловича не знал никто, можно было лишь гадать. И гадали, чего еще в дороге делать, разве что волков слушать - а пели волки как-то слишком уж громко. Это заметил не только Никеша, что мог в дальних краях и позабыть родные снега, это заметили все. Волки, не таясь, выходили из лесу еще засветло и выли в холодное небо, сине-зеленое, как умирающая гедросская бирюза. Не ведавший местных примет, Георгий поглядывал на спутников, но не расспрашивал ни о чем. Захотят - сами скажут. Зверей севастиец никогда не боялся, да те и не пытались нападать, они просто были рядом. Звали, плакали, пели. Люди молчали, но они были встревожены, особенно толмач… - Гаврила Богумилович поторопиться велит, - выпалил догнавший головных всадников разрумянившийся княжий отрок. - Ух ты! Георгий поднял голову. Впереди раскинулась снежная пустошь, ровная, нехоженая, чистая-чистая, словно покрывало для новобрачных. Вот бы разогнать коня и помчаться наперегонки с ветром, отшвырнув прошлое, не думая о припорошенных снегом камнях и трещинах. Вообще не думая. - Филин плес, - осенил себя Дланью Терпило. - Лучше его засветло миновать. Дурное это место… Дальше бесюкам ходу нет - Лавра святая не пускает, вот нечистые и морочат напоследок, смущают души… - А есть чем смущать, Терпило свет Миронович? - зло сощурился Щербатый, но толмач вызова не принял. - Все мы пред Сыном Его грешны, - объявил он, - все слабы, а нечистый тут как тут. Волком рыкающим бродит… Поторопимся, пока солнце не село. - Отчего б не поторопиться, - окликнул ведший отряд престарелый сотник Парамон Желанович. - Холодает… Погреться бы! - А гладко-то как! - шумно вздохнул разохотившийся к скачке мальчишка, норовя послать коня вниз. - Стой! Куда лезешь?! - Щербатый ухватил лошадь отрока под уздцы. - Берегом поедем! Бесы аль не бесы, но провалиться здесь раз плюнуть! Отрок насупился, счастливая улыбка погасла. |
