|
Слезу пустил, поверите ли! Все то же, что мы слышали: нельзя с Ордою драться, надо вкривь да вкось, хана умилостивить, хана утишить… Не прислушались ко мне князья. Эх! - Кулаки тверенича сжались. - Приговор съезда - не шутка. Теперь, други, лежит нам дорога в Юртай… - Нельзя тебе туда, княже. - Годунович решительно расправил плечи. - Казнят, и вся недолга. А Тверень сперва разорят вконец, а на остатнее ярлык Болотичу отдадут - за верную службу. - Как же я могу, - негромко ответил Арсений Юрьевич, - как же могу князей звать вместе на кровавое поле выйти, если сам их приговора бегу, если на их слово плюю? - А если в Юртае - на плаху потянут? - Ставр не опустил глаз. - Нельзя ехать, Арсений Юрьевич, нельзя, княже! Вели мне отправляться, все знают, что я в Тверени посольскими делами ведаю! Хоть и не так часто, как Болотич, а в Юртае сиживал, знаю, с кем из мурз да темников речи вести! - Опомнись, Ставр Годунович, - князь только покачал головой. - Я бояр своих верных на смерть не отправляю. - То долг наш, - горячо вступился Обольянинов. - Полки тверенские водить, в бой идти, посольства править. А князь - он княжеству голова! И если «на смерть» идти надо - то не князю! - Неверно я сказал, - оспорил сам себя Арсений Юрьевич, поняв, что попался в ловушку. - Не «на смерть». - А коль так, то чего ж и мне не съездить? - тотчас воспользовался Ставр. - Нет, - отрезал тверенский князь. - Съезд княжий приговорил - так тому и быть. И ничего слышать не желаю! - Для верности Арсений Юрьевич сжал кулак и потряс в воздухе перед опешившими боярами, никогда не видевшими князя в таком гневе. - Но хоть с собой возьми, княже! - почти взмолился Олег Кашинский. - С собой возьму, - кивнул Арсений. И, резко повернувшись, почти бегом бросился прочь. Бояре молча шагнули следом. Спиной Обольянинов чувствовал множество взглядов - их провожали. Смотрите-смотрите - вдруг охватила злость. Помочь небось не захотели… 3 …А во дворе обители все оставалось тихо и мирно, как всегда. Возле свежего сруба суетились мужички-трудники, таская бревна и укладывая венцы. Работали дружно, но тяжелые обтесанные стволы поднимали с явной натугой. - А ну-ка, посторонись, братия, - раздалось откуда-то из-за спины боярина. Обольянинов повернулся - через двор мягкой медвежьей, но отнюдь не косолапой походкой плавно шел могучего сложения инок в обычном темном облачении и сдвинутом на затылок, несмотря на холод, клобуке. Мягкое, округлое, совсем не воинственное лицо, выбившиеся из-под кукуля светлые волосы; лицо окаймляет не успевшая отрасти бородка. - Постороньтесь, говорю, - пробасил он, останавливаясь, возле троицы трудников, возившихся с длинным бревном. - Да что ж ты с ним содеешь-то, брате Никита, - сокрушенно вздохнул кто-то из мужичков. - Петлями токмо вздымать… - Без петель обойдемся, - заметил инок, без малейшей натуги подхватывая обтесанную лесину и вскидывая на плечо. - Ну, кажите, куда класть-то? Да смотрите, не суйтесь, а то зашибу ненароком… Силач и впрямь в одиночку легко донес бревно до сруба, крякнул, аккуратно опуская по месту. - Это кто ж такой? - вырвалось у боярина. - А, заметил, - хмыкнул Годунович. - Это, брате Анексим, инок Никита. |
