|
В доме бы зазвенело, но стенка шатра и земля приглушили звук. Георгию тоже захотелось что-нибудь швырнуть, выплескивая неожиданную ярость, но ничего подходящего под руку не попало. Оставалось гнать навязчивое видение, в котором на разбитые башни Анассеополя карабкались «гробоискатели», внизу гарцевали птениохские лучники, а за их спинами маячили стяги Итмонов. Чушь! Этого не было, и этого не будет. Анассеополю стоять, пока помнят Леонида, а его будут помнить вечно. - Я тверенич! - внезапно проревел Борис Олексич, и севастиец от неожиданности вздрогнул. Он ни разу не думал о своих нынешних знакомцах как о твереничах, вележанах, невоградцах, они были просто роски. Разве что Никеша со своим Дебрянском… - Удивил я тебя? - неправильно понял молчание воевода. - Думаешь, один ты у нас род свой прячешь? Не поставил бы Болотич тверенича воеводой, вот я и сказался плесковичем. И чего было не сказаться? За тридцать годков в ваших краях я и сам позабыл, чьих буду. Не осталось в Тверени-матушке у меня ни кола, ни двора, вот и подался на старости лет, где помягче, а оно эвон как повернулось. Либо Тверени конец, либо мне. - Не пугай себя, стратег, - попытался утешить предателя беглец. - Сколько твереничей, не знаю, но меньше чем с двадцатью тысячами князь в поле не вышел бы. Не сумасшедший же он! Саптар я считать по кострам пробовал. Тысяч шестьдесят пришло, но им вперед идти, а роскам стоять. Вы в Намтрии выстояли за динарии, неужели тут сломаетесь? - «Вы»?! - проревел Борис Олексич. - Думай, что несешь… Мне ТУТ быть! С саптарвой, с Болотичем… - Болотич вперед других не пойдет, - начал севастиец и понял, что опять несет не то. Феофан, тот наверняка бы нашелся, но Георгию лезло в голову лишь одно. Достать Яроокого, развернуть, закричать о возможности невозможного. Пусть решают, пусть решают сейчас, пока еще можно… - Что, говоришь, гисийцы, или как их там, сотворили? - раздалось над ухом. Выходит, родившийся твереничем залесский воевода расслышал. И понял. - То, что собрался сделать ты. - Георгий взглянул роску в глаза, не сомневаясь, что на сей раз угадал верно. - Выждали, когда первая волна конницы врезалась в пеших, и заступили дорогу второй. Они погибли, Борис Олексич. Все, кроме восьмерых. - Пускай, - махнул рукой словно скинувший десяток лет Олексич. - Зато помнят про них, а хоть бы и не помнили!.. Нас тут пять сотен. Пусть и не старшая дружина, а стреножим Култая. Костьми ляжем, а стреножим! 3 Они не успели ничего обсудить. Не успели даже вздохнуть полной грудью, как вздыхают, когда главное сказано, а остальное - уже мелочи, над которыми можно спорить до хрипоты. Борис Олексич блеснул посветлевшими глазами и потянулся к валявшейся на кошмах переметной суме, но Георгий так и не узнал, что в ней было, потому что пришел Терпило. Любимец Болотича степенно поклонился и объявил, что великий князь требует севастийца, да не просто требует, а с конем, доспехами и всем добром. - Это еще с какой радости? - начал Олексич и осекся, вызвав у Георгия невольную ухмылку. С честными людьми всегда так. Пока рыльце не в пушку, рыкнут хоть на князя, хоть на василевса, зато, замыслив измену, притихают. Молчанье грозило стать красноречивым, и Георгий по-роскски поклонился воеводе. - Прости, Борис Олексич, если что не так. Удачи тебе. - И ты прости, - прогудел воевода, зыркая на толмача. - Я на тебя взавтрева рассчитывал, ну да Господу… да князю виднее. Сдюжим. - Не держи обиды, Борис Олексич, - растекся медовой лужей Терпило, - про поединщиков сам Култай спрашивал. |
