|
- Не держи обиды, Борис Олексич, - растекся медовой лужей Терпило, - про поединщиков сам Култай спрашивал. Любо ему, что в его войске не только саптары да роски, хочет то всем показать, а уж Юрию нашему сам Господь велел удалью похвастать. Гаврила Богумилович утром опять печаловался, что друг наш дорогой молод слишком, а то быть бы ему в старшей дружине. Ну да года - дело наживное… Слушать, как Терпило сулит Георгию Афтану место при Залесском князьке, было смешно, хотя откуда толмачу знать то, чего даже Болотич не унюхал, хоть и хитер, как сотня змей. Култай, тот не царедворец и не дипломат, вряд ли сам додумался иноземцами перед Тверенью трясти, надо думать, без Гаврилы не обошлось. Теперь залессец, чем бы ни кончилось, в прибытке. Одолеет севастиец тверенича или невоградца, темнику радость, а Залесск вроде бы и не замарался. Проиграет, так ведь не своей волей выбран, Култаевой, пусть Култай на себя и пеняет, а Болотич опять в стороне. Не залессец с братом-роском копье преломил - чужак, наемник, а хороший наемник не оставит перед битвой нанимателя, будь тот хоть чертом с рогами, хоть Итмоном, хоть Болотичем! Только ты, Георгий Афтан, так и не стал хорошим наемником, как не был хорошим братом, сыном, внуком… И севастийцем ты был не из лучших, иначе б не позволил подбить себя на бегство. Тебе скоро тридцать, и ты никто, так стань хоть роском, пусть на день, только стань! Георгий сам не понял, когда на него накатило. Шалая мысль, как всегда, забралась в голову исподтишка, под хмурые взгляды Бориса Олексича и воркование Терпилы. На шее толмача болталась пайцза, с которой тот разъезжал по лагерю. Сбежать к твереничам она бы не помогла, но прямой путь короче кривого только у геометров. Обогнать степняков, обманув передовые разъезды, невозможно, но почему бы не податься назад, к оврагам, за которыми остался скот? Здешние овраги промыты талыми водами, они просто обязаны вести к реке, а дальше - вплавь… Коня и доспехи жаль, но теряли и больше. Беглый севастиец задумчиво погладил роскскую бородку, он уже знал, что сыграет с судьбой, поставив на кон голову вместе с удачей. Сложившийся в считаные минуты план был дерзким и простым, настолько простым, что не мог не удаться, а Терпило все говорил. Сегодня это имя больше пристало бы слушавшему толмача воеводе. Георгий улыбнулся невысказанной шутке - он всегда улыбался перед дракой. - Что лыбишься? - насупился воевода. Недавно звучавшие здесь же слова показались эхом незаконченного разговора. Эхом кремонейской битвы. - Борис Олексич готов живот положить за правое дело, - подражая толмачу и самому Болотичу, нараспев произнес Георгий. - О том буду с князем говорить, если допустят до него. - Как же не допустить! - Толмач раскинул руки, словно намереваясь заключить в объятия севастийца, воеводу и весь мир. - Гаврила Богумилович доброго воина всегда выслушает. Он для слуг своих да для славы Залесска ничего не жалеет… - В древней Киносурии воины, принимая вражий удар, за своими спинами зажигали огонь во славу своего царя, - мерным голосом продолжал Георгий, старательно ловя взгляд Олексича. - Пока к небу поднимался дым, царь знал, что его воины живы и сражаются. Зажигал костер и царь. В знак того, что верит своим воинам, помнит о них и ждет их удара. - Это огнепоклонство, - на всякий случай сообщил Терпило, поднося к губам Длань Дающую, - а Гаврила Богумилович честно и ревностно идет тропой Сына Господа нашего. - Юрыш не станет просить Гаврилу Богумиловича жечь огни, - враз осипшим голосом сказал воевода, - невместно то великому князю, но обычай хорош. Пока огонь горит, бой не кончен, и князь то ведает… Гисийцы не жгли в бою костров, нечего было им жечь, но не все ли равно, если Олексич понял. |
