Жаклин пожала плечами.

– Какое имеет значение, сколько тебе лет, главное, чтобы то, что ты делаешь, было талантливо, – к месту ввернула она одну из фраз Петра Арсентьевича.

– Боже, какая ты милая! – восторженно сверкая глазами, воскликнула Илона. – Как только напишу, обязательно принесу тебе прочесть! – задержавшись в дверях, уведомила она свою первую знаменитость, с которой уже успела перейти на «ты».

Три дня спустя раздался звонок.

– Жаклин, у меня все готово!

– Приходи!

Когда Жаклин сама открыла дверь, ввиду отсутствия домработницы, то увидела Илону с какой то девушкой.

– Жаклин! – горячо приступила юная журналистка. – Это Лера, моя подруга, учится в Литинституте. Если ты не против, можно она войдет?

Жаклин пожала плечами.

– Проходите!

– Понимаешь, она умолила взять ее с собой, когда узнала, что я иду к тебе!

Лера перешагнула порог квартиры с каким то благоговением.

– Боже! – прошептала она, проходя мимо гостиной. – Не могу поверить!.. – вздохнув, она села на диван в комнате Жаклин и принялась разглядывать все вокруг. – Я! В доме Бахаревых!..

Жаклин хотела сказать: «Ну и что?» Но ей не удалось.

Умело построенный поток красивых фраз чуть не вынес ее из комнаты. Она узнала, что, оказывается, живет в храме искусства рядом с самим столпом русской культуры.

– Бахаревы! Это же наше достояние!.. – закончила Лера вдохновенную речь и, не переведя дыхания, патетично воскликнула: – Как вы, должно быть, счастливы, как благодарны судьбе, что попали в такую семью!..

Тут Жаклин вспомнились и слова подруги Марго, тоже о семье.

«Ого! Вот оно что! А я и не задумывалась! Мне то, что Бахаревы, что Ухаревы, что Сидоровы!.. А оно вот какой поворот имеет! Бахаревы!.. Ничего! Я и Рахманину в ряд поставлю!»

Пришла домработница и подала кофе. Лера ахала и восторгалась каждой чашкой, блюдцем, утверждая, что это настоящий саксонский фарфор.

Так у Жаклин неожиданно появились две подруги. Вернее, ей то особенно некогда было дружить, но Илона и Лера просто обожали Жаклин и не могли обойтись без нее и двух дней.

Мюзик холл уехал в Вену на гастроли, неожиданно оказавшиеся последними.

Вернувшись в Москву, Петр Арсентьевич был все время чем то озабочен, подолгу шептался с Людмилой Савельевной, постоянно говорил с кем то по телефону и, наконец, объявил сыну и невестке, что его назначили главным режиссером известного драматического театра.

– Не может быть! Папа! Вот это да! – подскочил со стула Гаррик и, чуть ли не подпрыгивая, обежал вокруг стола. – Да это же… все!.. Теперь ты сможешь такое!..

Жаклин, не очень понимая, чему радуется муж, с тревогой поглядывала на свекра.

«Чего это он удумал? Было все славно, слаженно, разъезжали по всему миру, а теперь что, в Москве сидеть? А на гастроли – в Саратов?»

– Я что то… – попыталась она высказаться, – не очень понимаю. – Вы, Петр Арсентьевич, значит, оставляете мюзик холл? А мы? – она взглянула на Гаррика. – А мы остаемся?! Но кто же тогда будет его возглавлять?

– Да ты что?! – замахал руками Гаррик. – Мы вместе с папой уйдем в театр!

– Но мне то театр зачем? Я артистка мюзик холла!.. Я танцевать хочу, петь!..

Петр Арсентьевич добродушно посмеивался, наблюдая семейную размолвку молодых.

– Жаклин, милая! Ты не торопись, подумай! Сколько тебе сейчас? Двадцать четыре! Ну, предположим, еще лет десять пропляшешь и пропоешь в мюзик холле, а потом?

– Ну и что! Примадонна из нашей оперетты вон до каких лет все девушек на выданье играет!

– Да разве она артистка?!

– А кто же?

– Так, фитюлька! А у тебя настоящий драматический талант! Но ты не волнуйся, мы и музыкальные спектакли будем ставить.