Они были вдвоем в квартире. Петр Арсентьевич расхаживал по гостиной под перекрестными взглядами портретов предков.

– Ты понимаешь, какого труда мне стоило добиться назначения в этот театр? А теперь из за твоего «не хочу» все полетит к черту!

Жаклин молчала, глядя исподлобья на свекра. Высокий, статный, даже величественный. Черные волосы гладко зачесаны назад, крупный породистый нос, темно карие глаза, как у сына.

Жаклин показалось, что он забыл о ее присутствии, но Петр Арсентьевич прервал молчание глубоким вздохом:

– Я перебрал все варианты! Ну нет никакой возможности отвязаться от Него! Он сейчас в такой силе!.. Скажу честно, он мне намекнул, что возьмет наш театр под особое внимание, то есть придираться не будет, разрешит ставить по нашему выбору, в рамках разумного, конечно, и самое главное, увеличит, насколько возможно, под видом эксперимента, финансирование!.. Ну, какую бы ты роль хотела сыграть?..

– Катарину!

– Считай, что мы уже приступили к репетициям! При условии, конечно, ужина с Ним.

– Нет! Петр Арсентьевич, не могу! – обратила к нему молящий взор Жаклин. – Я не капризничаю! Я жена Гаррика! Как же мы будем после этого с ним жить?

– Гаррика я возьму на себя! И потом, он ничего не узнает. Это будет нашим с тобою секретом.

– Нет, не могу! – поднялась со стула Жаклин, чтобы закончить этот дикий разговор.

Петр Арсентьевич, наоборот, опустился на диван.

– Ну что прикажешь делать?.. Это конец!..

– Да… вам хорошо… – обиженно всхлипнула Жаклин.

– Да мне то чего хорошего?! – громовым голосом своего деда Михаила Бахарева, потрясавшего Петербург в роли короля Лира, воскликнул Петр Арсентьевич. – Думаешь, мне очень нравится этот ужин? Думаешь, я не страдаю? Да знаешь ли ты, девчонка, на какие унижения мне пришлось пойти, чтобы только иметь возможность более или менее спокойно работать? Меня! Петра Бахарева это ничтожество заставило петушком кричать на недавнем обеде. И я мог отказаться, но подумал о тебе, о Гаррике, о театре – и прокричал!.. И все другие – кто кричал, кто ползал, кто вытанцовывал… а как прикажешь? И теперь даже мое унижение, которое я до самой смерти не забуду, оказалось напрасным. Ну мог ли я предугадать, что ты так понравишься этому борову?.. Да будь моя воля, я бы его собственными руками удавил!.. Но что делать? Их предки были нашими крепостными, мир перевернулся, и потомки дворян ходят в крепостных у простолюдинов, – Петр Арсентьевич закрыл лицо руками.

Жаклин растерялась. Она представила, что будет с ними, если боров изгонит их из театра. Петр Арсентьевич, конечно же, что нибудь придумает, выкрутится, но такой театр!.. «Он же один на всю столицу… страну!.. Куда же мы?!..» А ей хотелось столько сыграть, в ней кипело столько страстей, ей необходимы были и зрительный зал, и аплодисменты, и статьи в журналах… Как раз сейчас должны были напечатать рецензию Илоны на «Золотого петушка».

«Если так, то и рецензии не будет, – погрузилась она в размышления. – А если и будет, то бесполезно… Ну соглашусь, а вдруг ему понравится, он потребует еще?.. Тогда ты тоже потребуй! Квартиру, машину!» – неожиданно подсказало ей внутреннее «я».

Сам был жирным, противным, сипел как паровоз перед отправкой. Начало встречи Жаклин все играла, словно спектакль, но удержать взятую тональность все таки не смогла…

– Не любишь ты меня! – отвалившись, заметил он.

Жаклин облегченно вздохнула.

«Старый боров! Любовь ему подавай!.. Еще разобидится, скотина, так все мои мучения напрасными окажутся!» – не на шутку испугалась она.