– У меня такая новость!.. Такая!..

Жаклин усмехнулась:

– Догадываюсь!

– Нет, не можешь! Я буду петь Мари в первом составе!

– Отлично! – со странной интонацией произнесла Жаклин.

Марго вздрогнула от неожиданного понимания, чуть отошла назад, внимательно поглядела на подругу и тихо сказала:

– Спасибо!

На спектакль Жаклин привела с собой Илону и заказала ей статью. Таким образом, дебют артистки Маргариты Метляковой в первом составе не остался незамеченным. Но, к сожалению, Марго в собственной оценке не слукавила: без солнца – посторонней помощи – она не могла сверкать. Целый сезон, отдавая все свои силы, она пела и танцевала Мари. А потом все вошло в обычную колею. Но Марго не расстраивалась… И вообще, она была какая то странная, не похожая на других. Могла отправить любовника восвояси, если вдруг Жаклин нужно было у нее переночевать. Жаклин навсегда запомнился их небольшой разговор.

– Слушай, я невовремя! Я лучше где нибудь… – увидев, что подруга не одна, спохватилась Жаклин.

– С ума сошла! Любовник сегодня есть, завтра – нет! А когда мне плохо будет, к кому я пойду? К нему, что ли?.. – качнула головой Марго в сторону исходящего обидой ухажера, бросившего сухое «Пока!» – Я к тебе приду!.. Это, конечно, эгоизм, что я вот так о себе забочусь!.. – несколько натянуто рассмеялась она.

– За что ты так ко мне относишься? – удивилась Жаклин.

– А это твоя заслуга, что я так к тебе отношусь! – произнесла Марго, отводя взгляд.

* * *

«Укрощение строптивой» репетировали увлеченно. Катарина – Жаклин, Петруччо – Гаррик.

Петр Арсентьевич продемонстрировал в полной мере, на что способен. Шекспировские строфы вызывали в зрительном зале настолько бурную, живую реакцию, словно пьеса была написана только вчера. Никто даже не обращал внимания, что действие происходило в Италии, что влюблялись и страдали синьоры, а не строители коммунизма.

Петр Бахарев негласно был признан лучшим среди режиссеров столичных театров. Успех был полным и безоговорочным.

– Ну что, дети мои! – воскликнул он как то вечером, после двух месяцев беспрерывных аншлагов. – А ведь это успех!

И тут, словно в подтверждение его слов, раздался телефонный звонок.

– Бахарев слушает! – густым баритоном произнес Петр Арсентьевич. – А, здравствуй!.. – узнал он звонившего. – Спасибо!.. Да ты что?.. Не может быть!.. Вот так совпадение!.. А!.. – лукаво прищурил он глаза. – Да, таких трудно сыскать!.. Что ж, пожалуй!.. Пусть!.. Когда?.. Хорошо, передам!.. До свиданья!

– Знаете, кто звонил? – хитро поглядел он на свое семейство. Кстати, уже изменившееся: вместо Людмилы Савельевны чай разливала Нинель Ипполитовна, – немного художница, немного поэтесса, а вообще – страстная поклонница Петра Арсентьевича. Она столь самозабвенно поклонялась ему в течение последних двух лет, что вытеснила из уютного и престижного кресла супруги самого Бахарева Людмилу Савельевну.

– Знаете, кто мне сейчас звонил? – повторил Петр Арсентьевич и, выслушав почтительное молчание, ответил: – Максим Береговский!

Позднее в советской энциклопедии будет написано: «Максим Васильевич Береговский – крупнейший советский кинорежиссер».

– Ему тоже наш спектакль понравился?! – не скрывая радости, воскликнул Гаррик.

– Понравился! Более того, тут просто мистическое совпадение, он, оказывается, приступил к съемкам «Укрощения строптивой».

– Великие умы встречаются! – преподнесла Нинель Ипполитовна азбучную истину так, словно изрекала ее первая.