Можно было запросто добраться до Большой Песочной, едучи краем эспланады — немалого пространства между городским рвом и первыми домами предместий. Но Михаэль-Мишка с его молчаливым товарищем предпочли протащить дормез по узким и ухабистым улицам, по всем лужам от недавнего дождя.

Потом экипаж несколько времени простоял в шумном месте — там у больших поилок собирались извозчики, немцы и русские, ругань стояла неимоверная. Эрика подумала — вот такое наверняка звучало на фрегате «Артемида», когда он сцеплялся с испанским судном и курляндские моряки пускали в ход те самые абордажные сабли. Ее путешествие нравилось ей все больше — когда бы еще девице, живущей в усадьбе, достались баранки с маком?

Дормез тронулся с места, проехал с полсотни шагов, повернул, опасно накренился, протиснулся в какой-то двор, залаял пес, закричала женщина. Оказалось — задавили курицу.

Фрау Герта проснулась, стала зачем-то успокаивать Эрику. Потом Михаэль-Мишка помог им обеим выйти, провел через грязный двор, доставил в комнатку с двумя кроватями. На своем дурном немецком он объяснил фрау Герте, что тут придется прожить по меньшей мере два дня. Женщина осведомилась насчет денег и провианта, Михаэль-Мишка обещал, что за все будет уплачено, а хорошую еду принесут в комнату из трактира. Тогда фрау Герта потребовала новые чулки и туфли для Эрики, умывальный кувшин с тазом, мыло, льняные полотенца и вообще все то, что необходимо опрятным женщинам.

Эрика села на кровать, сбросила с ног пантуфли, рассмеялась. Нужно было проделывать что-то, не дающее усомниться в ее младенческом рассудке, — она выбрала смех.

— Чего тебе принести, обезьянка? — спросил по-немецки Михаэль-Мишка. — Хочешь куклу?

— Дай! — сказала Эрика и подумала, что следует понемногу умнеть. К слову «дай» можно бы добавить слова «нет» и «кушать»… то-то смешно будет рассказывать Валентину про эту комедию!..

— Я должна ее покормить. Велите принести кашу… — начала было фрау Герта, но Эрика перебила ее криком:

— Нет, нет!

— Ты не хочешь каши? — Михаэль-Мишка присел рядом на кровать. — А чего ты хочешь, обезьянка? Пирогов хочешь?

— Да!

— Умница!

— Она сама не понимает, что говорит, — вмешалась фрау Герта. — Ей просто нравится произносить некоторые слова. Моя покойная дочка говорила «маленькая рыбка», хотя никогда не видела ни одной рыбы. Кто-то при ней это произнес, а она повторила, как попугай…

Прекрасно, подумала Эрика, если девица, почти лишенная рассудка, может по-птичьи повторять слова, это нужно как-то использовать. У нее еще оставалось три баранки на веревочке. Она протянула связку Михаэлю-Мишке и внятно сказала:

— Пирогов!

— Нет, фрау Герта, она понимает, о чем речь, но связи между понятиями у нее в голове — как у годовалого ребенка. Бедная моя обезьянка, — сказал Михаэль-Мишка. — Несправедливо это — ладно бы она была уродиной, а ведь красавица…

— Тем хуже для нее, — хмуро предрекла фрау Герта.

— Как вы полагаете, фрау, может она рожать детей?

— Боюсь, что да. Столь же разумных, какова она сама! — сердито ответила фрау.

Михаэль-Мишка пробормотал по-русски что-то столь же невнятное, как французские неправильные глаголы…

К тому времени, как стемнело, все угомонились. Мужчины ушли в гости к Пушкину и его приятелю-французу, обитавшим тут же, но в другом флигеле. Фрау Герта, возомнив себя великой умницей, уложила Эрику в постель, привязав ее к спинке кровати за ногу. Незадолго до того Эрика ухитрилась снять свой пояс с ножом и кошельком, спрятала их под тюфяк и потому спокойно позволила стащить с себя желудевое платье.