Аластер же безжалостно третировал Конна за его деревенские вкусы даже после того, как тот снял с себя свои простецкие одежды и начал носить великолепно пошитые платья. Однако Конн не позволил унизать пальцы модными перстнями, отказался носить воротники с драгоценными камнями и вычурные шейные платки. По иронии, Гейвин, единственный из друзей Аластера, не смеялся над ним за нежелание следовать моде. Он тепло пожал руку Конну и произнес:
– Добрый вечер, кузен. Я рад, что ты сегодня с нами. Флория, моя мать известила Эрминию, что сегодня вечером к вам придет королева?
– Да, мы уже слышали, – ответила она, – но я боюсь, что ей может здесь не понравиться, она слишком глуха, чтобы наслаждаться музыкой, и слишком хромонога, чтобы танцевать.
– О да, это так, – весело подтвердил Гейвин. – Она будет играть в карты с другими старыми дамами и целовать всех молоденьких девушек, а если здесь найдется достаточно сладостей – ведь всем известно, что повар Эрминии справедливо этим славится, – она останется довольна приемом.
Он нерешительно ощупал свои волосы.
– Боюсь, вода просочилась через шляпу и моя прическа подмокла. Как она вам, друзья?
– Похожа на шар из перьев, по которому стреляют на состязаниях лучников, – поддразнил его Конн. – Если начнут стрелять – прячься в чулан, а то как бы не попали.
Гейвин, ничуть не обидевшись, широко улыбнулся.
– Отлично! Именно такое впечатление она и должна производить.
Он пошел в главную комнату и, поцеловав руку Эрминии, поздоровался.
– Рада, что ты нашел время побыть сегодня с нами, Гейвин, – сказала Эрминия, с нескрываемой теплотой улыбаясь, другу ее сына. – Ты доставишь нам удовольствие послушать твои песни?
– О, будьте уверены, – улыбаясь, ответил Гейвин. – Но я надеюсь, что Аластер тоже нам споет.
Через некоторое время, окруженный друзьями, Гейвин уселся возле высокой арфы и начал играть, затем он знаком показал Аластеру встать рядом, и после того, как они пошептались, Аластер запел мелодичную любовную песню, не спуская глаз с Флории.
– Это твоя песня, Гейвин? – спросила Флория.
– Нет, не моя, это народная астурийская песня. Но ты правильно сделала, что спросила. Многие мои песни написаны в этом стиле. И Аластер поет их лучше меня. А ты, Конн, поешь?
– Только несколько горских песен, – ответил Конн.
– О, спой, пожалуйста. Я так люблю старинные сельские песни! – стал упрашивать его Гейвин, но Конн отказался.
Позже, когда начались танцы, ему тоже пришлось отказываться.
– Я знаю только деревенские пляски, и тебе будет стыдно за меня, брат, я опозорю тебя перед твоими друзьями.
– Флория никогда не простит тебе, если ты с ней не станцуешь, – настаивал Аластер, но по традиции первый танец с Флорией принадлежал ему. Гейвин стоял возле Конна и смотрел, как они пошли в зал.
– Я не из одной только вежливости интересовался, не поешь ли ты, – сказал он. – Никогда не устаю слушать народные горские песни; большинство моих сочинений написано именно в этом стиле. Если тебе неохота петь в этой компании, я нисколько тебя не виню, кроме Аластера, здесь нет человека, кто действительно разбирался бы в музыке. Может, когда‑нибудь ты придешь ко мне и споешь. Наверняка ты знаешь песни, которых не знаю я.
– Я подумаю, – осторожно сказал Конн. Он любил Гейвина, но, несмотря на то что обладал таким же хорошим голосом, как и брат, певец из него был никудышный.
В этот момент на улице возникла суета и раздался стук в дверь. Привратник Эрминии пошел открывать и вдруг удивленно отступил в сторону, затем, быстро опомнившись и вновь обретя солидность, объявил:
– Его величество Айдан Хастур и ее величество королева Антонелла. |