Он взял девушку за руку и нежно произнес:

– Если ты станешь моей женой, чиа, я постараюсь сделать тебя счастливой.

– Я знаю, – ответила та, возвращая ему легкое пожатие.

– Эрминия, у тебя есть лучший выбор, – вмешался Ренато, изо всех сил пытаясь вновь обрести спокойствие. – Ты действительно хочешь выйти замуж за этого старика? Он старше, чем был бы сейчас твой отец, он старше меня. Неужели тебе это нужно? Подумай, девочка! – почти выкрикнул он. – Тебе дана такая свобода, о которой редкая девушка может даже мечтать! Никто не требует, чтобы ты вышла замуж обязательно здесь, в Хамерфеле.

Эрминия взяла герцога под руку.

– Дядя Ренато, это тоже моя семья и мой дом, – сказала она. – Я выросла здесь и не хочу покидать это место, чтобы вернуться к родственникам, которые сейчас для меня – чужие люди.

– Ты глупа, Эрминия, – возразил Ренато. – Ты хочешь, чтобы твои дети тоже погибли в этой безумной междоусобице?

Эти слова, кажется, несколько отрезвили ее.

– Сказать по правде, я бы лучше жила в мире, да и кто из нас предпочел бы иное, будь у него выбор?

И тогда герцог, на какое‑то мгновение объятый более сильным, чем даже его собственная гордость, чувством, произнес:

– Я предложу мир лорду Сторну.

Эрминия, нахмурясь, потупила взор и сказала:

– Да, я жажду мира. Но ведь это лорд Сторн отказался вернуть хотя бы тело вашего сына; я не хочу видеть ни того, как вы будете унижаться перед ним, мой будущий муж, ни того, как вы подпишете унизительный мир на его условиях.

– Тогда – выберем среднее, – произнес Раскард. – Я пошлю к нему посольство с просьбой вернуть тело моего сына, чтобы достойно его похоронить, и, если он это сделает, мы заключим мир, если же он откажется, тогда между нами – война навек.

– Навек? – переспросила Эрминия, как бы очнувшись, но потом вздохнула и добавила: – Да будет так. Мы достойно примем любой его ответ.

Ренато взвыл:

– Теперь я вижу, что передо мной два безнадежных глупца. Если бы вы действительно хотели мира, вы бы как‑нибудь перешагнули через свою дурацкую спесь, из‑за которой пропадут в конце концов и Сторн, и Хамерфел, а в их развалинах будут кричать лишь вороны да прятаться бандиты!

У Раскарда по спине пробежали мурашки, ибо слова Ренато звучали как пророчество, и на какой‑то момент, пока он рассеянно смотрел в потолок, ему действительно привиделись заброшенные руины, некогда бывшие твердыней Хамерфелов.

Ренато не унимался:

– Неужели вы действительно не можете побороть эту чертову гордость?

Тогда Эрминия выступила вперед и с плохо скрытым раздражением произнесла:

– Почему унять гордость должен именно мой муж? – В ее голосе явственно слышались гневные нотки. – Почему не Сторн, раз уж он празднует сейчас победу, полностью истребив клан моего мужа? Разве не привилегия победителя – проявить великодушие?

– Возможно, ты и права, – ответил Ренато, – но правотой не положишь конец междоусобице. Один из вас должен поступиться гордостью.

– Возможно, – согласился Раскард, – но почему именно я?

Ренато лишь пожал плечами и отошел к окну. Махнув рукой и как бы отстраняясь от всего этого, он сказал:

– Эрминия, ты выбрала свою участь, и самое ценное, что у тебя есть, это мое разрешение на этот брак. Бери ее, родич, вы стоите один другого, и это, возможно, принесет вам счастье.

Сухо улыбнувшись, Раскард произнес:

– Можно считать это благословением?

– Хоть благословением, хоть проклятьем, хоть чертом лысым – как вам угодно, – огрызнулся Ренато и бесцеремонно вышел из комнаты.