Только лицо в данный момент напряженное, всегда крепкое тело как‑то ослабло, безупречная кожа пошла красными пятнами.

– Джиа, – начал Джек, морщась от боли в ее глазах, втаскивая ее в квартиру, – в чем дело?

Она бросилась к нему в объятия, захлебываясь потоком слов, рассказывая, как у больных СПИДом детишек украли рождественские игрушки. И, закончив, расплакалась.

– Ну‑ну, – пробормотал он, покрепче ее стиснув. – Все будет в порядке.

Известно, что Джиа не часто выплескивает эмоции. Конечно, она итальянка, но уроженка Севера, в ее жилах, пожалуй, больше швейцарской крови. Чтобы вот так вот рыдать... надо действительно пережить нечто ужасное.

– Главное дело – полнейшее бессердечие, – всхлипывала она. – Кто мог такое сделать? И как ты можешь с таким чертовским спокойствием к этому относиться?

О‑хо‑хо.

– Вижу, тебе надо на чем‑нибудь злость сорвать. Понимаю, ты сильно расстроена, Джиа, но я‑то тут не виноват.

– Ох, знаю, знаю. Только... ты там никогда не бывал. Никогда не видел малышей. Никогда на руках не держал. Джек, у них нет ничего. Даже заботливых родителей, не говоря уж о будущем. Мы собирали игрушки, чтобы устроить им славное Рождество, великолепное Рождество – для многих последнее. А теперь...

Снова слезы.

Господи, какой ужас. Надо что‑то сказать, что‑то сделать, как‑то успокоить ее.

– Знаешь, какие там были подарки? Я имею в виду, есть какой‑нибудь список? Если есть, давай мне, я другие куплю...

Она отстранилась, пристально на него глядя.

– Мы их получили от благотворителей, Джек. Почти все подарки завернуты и готовы к раздаче. Покупать другие не надо. Надо эти вернуть. Ясно?

– Ясно... и не совсем.

– Надо найти подонков, которые это сделали, и проучить как следует... Чтоб это послужило примером... публичным примером. Понятно?

Он постарался спрятать усмешку.

– Кажется, понятно. Ты хочешь, чтоб следующий подонок, которому подобная мысль взбредет в голову, дважды, а то и трижды подумал, прежде чем браться за дело.

– Вот именно. Вот именно.

– И кто же конкретно, – с преувеличенной наивностью, по‑прежнему сдерживая улыбку, продолжал Джек, – по‑твоему, должен его проучить?

– Тебе прекрасно известно кто, черт побери, – отрезала она, пригвоздив его взглядом.

– Неужели же я? – Он наконец позволил себе усмехнуться. – А я думал, ты этого не одобряешь.

– Не одобряю. И никогда не одобрю. Но в этот единственный раз...

– Как‑нибудь переживешь.

– Да. – Она отвернулась, скрестив на груди руки. – Один‑единственный раз переживу.

И побрела по гостиной, бесцельно проводя пальцами по золоченому дубовому комоду, по секретеру с откидной крышкой, где хранился компьютер...

– Слушай, Джиа...

– Ох, только не надо, пожалуйста, – махнула она рукой. – Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Пожалуйста, не упрекай меня ни в какой нравственной или психологической непоследовательности, если я не выхожу за тебя замуж в связи с твоей деятельностью, а потом являюсь с проблемой, которую, видимо, можно решить лишь твоей тактикой. Я целое утро голову ломала, думала, стоит ли тебе даже рассказывать. Уже в такси была готова попросить шофера свернуть на Пятьдесят девятую и позабыть обо всем...

– Замечательно, – буркнул обиженный Джек. – Просто даже оскорбительно. С каких это пор ты не позволяешь себе обращаться ко мне с чем угодно?

Она остановилась, взглянула на него:

– Ты все очень хорошо понимаешь.