– Отправляться мне нужно, девочка, - произнес он в трубку. - Я тут в ночном карауле, но если ты прилетишь, меня, думаю, подменят. Попробую договориться с одним хорошим парнем.

    Кэти негромко рассмеялась.

    – День ничем не хуже ночи, милый. Я прилечу, и позвоню тебе перед отлетом. Я знаю твой номер.

    – Вот как? А почему же раньше не звонила?

    – Девушки первыми не звонят. Это неприлично. Бай-бай!

    В трубке снова раздался странный звук, однако не похожий на всхлипывание. Каргин ощущил губы Кэти на своих губах, послушал гудки отбоя, вздохнул и сунул мобильник в чехол на поясе.

    Следующие пару дней он думал о встрече с Кэти, старательно избегал Мэри-Энн и размышлял о нравах миллиардерских семейств, но вскоре оставил последнее занятие. Оно казалось бесплодным и даже более того - опасным; оно подтверждало избитый марксистский тезис о развращающем влиянии богатства. С другой стороны, бедность вела к последствиям не менее жестоким, с поправкой на несущественный момент: одни давили ближних чтоб обладать миллионами, другие рвали глотки тем же ближним за гроши. Но результат был одинаков, и это подсказывало, что истина лежит посередине.

    Но кто ее ведал, ту золотую середину? Во всяком случае, не Алексей Каргин, чья жизнь сломалась на грани двух эпох. Все, чему его учили прежде, в детстве и юности, стало теперь непригодным при новых порядках; авторитеты низринуты, идеалы разрушены, и нет им замены, и места в мире тоже нет. Он полагал, что в таких обстоятельствах не может судить ни богатых, ни нищих, поскольку личность его как судьи - понятие смутное. В самом деле, кто он таков, этот судья? Российский офицер Каргин, наследник подвигов и славы предков? Тот, кто присягнул отчизне, и кто готов пролить за нее кровь, отдать ей жизнь? Или Алекс Керк, наемник Легиона? Командир "гепардов", продавший те же кровь и жизнь по контракту, не родной стране, а чужакам?

    Бесспорно, он не имел права судить. В нынешней ситуации ему полагалось руководствоваться не зыбким призраком идей, канувших в небытие, но вещами реальными, такими, как контракт и кодекс наемника. А этот кодекс гласил: служи, будь верен хозяевам и не суди их - по крайней мере, до тех пор, пока их нельзя уличить в нарушении обязательств.

    Впрочем, на Иннисфри все обязательства выполнялись строго, с той же основательностью, с какой шла подготовка к хозяйскому юбилею. В парке был воздвигнут шатер, украшенный флагами и цифрой "75", виллу, в ожидании именитых гостей, скребли и чистили от сфинксов на парадной лестнице до пальм перед пентхаузом, в поселок со складов завезли спиртное, а перед казармой установили пушку - дабы произвести торжественный салют. Кроме того, за пару дней до юбилея Альф сообщил подчиненным о наградных - по тысяче на нос плюс ящик ирландского виски для всей компании. Его, однако, полагалось распивать не торопясь, чтобы служебный долг не потерпел ущерба.

    В тот вечер, подменяя Сэмми, Каргин обсудил с ним эти новости, и оба решили, что босс мог бы расщедриться на коньяк, но виски, в сущности, тоже неплохо, не говоря уж о тысяче наградных. Затем Сэмми удалился, а Каргин, помечтав о скорой встрече с Кэти и побродив у павильона с телескопами, полюбовавшись звездным небом и кувшинкой, дремлющей в пруду, подошел к дверям хозяйской спальни.

    За ними царила тишина. Обеспокоенный, он заглянул в комнату.

    Патрик сидел в постели, и слабый отблеск ночника старил его лицо, подчеркивал морщины и бледность тонких губ, высвечивал белесый иней в рыжих волосах. Казалось, он о чем-то размышляет; взгляд его был сосредоточенным, и мысль, надо думать, витала не в пространствах Иннисфри, а в неких иных краях, где президенты бились с королями, где шли в атаку батальоны, где над развалинами городов клубился едкий дым, и где, под грохот ковровых бомбардировок, росли и крепли рынки сбыта и источники сырья.