Нам бы ещё сотню — другую производителей, таких же, как мы и они, глядишь, что-то бы и вышло, если бы каждый своим участком работ занялся.
— Сотню не обещаю, но про пару десятков скоро можно будет вполне серьёзно поговорить, — сказал я, подкидывая в костёр сухой валежник. — Дай мне немного времени, чтобы среди японских Кланов порядок навести, а потом можно будет озадачить их нашими вопросами.
— Интересно ты порядки наводишь, — усмехнулся друг, — Не боишься, что твоим отсутствием кто-то воспользуется и Япония в чужие руки уйдёт?
— Опасаюсь, но не слишком сильно, — помешал я уху, начавшую закипать, — Я им всем конкурсы и испытания устроил. Им теперь не до заговоров и свар. Кто из Кланов самый плохой результат спустя три месяца покажет, тот уступит место лучшему Клану второго круга. Я им месяц испытательного срока предложил, а они сами на трёх настояли. Теперь соревнуются меж собой.
— А в чём разница между первым и вторым кругом?
— У-у-у… Там и территории другие, и города не такие жирные. Первый круг — это что-то типа наших губерний или провинций.
— Обманут они тебя, — пророчески высказался Степан.
— Пусть попробуют. У меня три степени контроля. Алькальды, наши дворяне — из Дашкиного Клана и от князя Белозёрского, и тайная служба.
— Это ещё кто? — в голосе Степана отчётливо прозвучала ревность.
— Полторы дюжины разнообразных родственников одного японского ювелира. Они сейчас под видом мелких торговцев поехали по всей стране. Задача поставлена самая незатейливая — собирать и проверять слухи о том, как каждый новый управленец со своими обязанностями справляется. Не щемит ли народ, не мешает ли торговле. А ещё я приказал, чтобы во всех крупных городах железные ящики для писем поставили. Отгадай с трёх раз, кому я эти письма предложил писать?
— Ну, тут два варианта: — или Императрице, или тебе.
— Они оба правильные. Всё так и есть. Теперь каждый день, в двенадцать часов оттуда забирают письма, причём брезентовый мешок сразу же прилюдно опечатывают и под охраной заносят к моим русским представителям. Тем-то пофиг на местные склоки, да и беседа на счёт этой корреспонденции с ними проведена под подпись. Не дай Бог, хоть один мешок пропадёт или окажется вскрыт. Я их с позором обратно в Россию верну.
— И что? Стучат японцы?
— Мне не очень, а вот в адрес Аю много чего интересного пишут.
— А не боятся, что кто-то из твоих наместников туда своих соглядатаев выставит, а они будут запоминать всех, кто письма бросал?
— Представь себе, в Японии это просто решается. Пара медных монет, и мальчишка — посыльный хоть с другого конца Токио прибежит. А ящик, если что — стоит прямо под окнами русского представительства. Там попробуй, останови кого-то. Казаки с дружинниками, что на охране стоят, о таком непотребстве предупреждены и ничего подобного не допустят.
— Как новинка — сойдёт, но вряд ли такое долго проработает.
— Это ещё почему? — я с недоверием покосился на Степана, так как моя идея казалась мне весьма результативной и действенной, кроме того, на её долгую жизнь я вполне серьёзно рассчитывал.
— Сам же сказал — мальчик за две медяшки письмо принесёт. Причём, принесёт он хоть одно письмо, хоть десять. Так что, с письмами — просто вопрос времени, а потом тебя ими завалят, и дай Бог, если всего лишь одно — два из десяти окажутся от реальных граждан, а не от писцов какого-нибудь казнокрада. Твои проверяющие, которых, как я догадываюсь, у тебя немного, с ног собьются, выясняя, где фальшивка, а где правда.
Признаюсь, я с начала уже рот было открыл, чтобы начать возражать, зато потом, отмолчавшись, лишь руки потёр. |