Зато шляхтич снова повизгивал, потому что его опять трепал за шею еще один неприятный зверь. Добрыша подумал, было, что оклемался тот - первый, но он смирно лежал возле повозки с почти оторванной головой. Никитич пробежал мимо и, походя, смахнул мечом голову с плеч второй твари. "Ну, если их тут целая свора, то придется тебе загрызться, атаман", - мелькнула мысль. - "Не обессудь. Некогда мне".

Он вбежал в подземный ход и, выставив вперед клинок, очень осторожно начал продвигаться вперед, готовый к любым неприятностям. Они, конечно, не заставили себя ждать.

Сначала пришел запах мокрой земли и чего-то отвратительно приторного. Так может пахнуть, если заставить, например, жида-ростовщика за большую деньгу копать большую яму. Жадные, они потеют, и от этого неприятно пахнут. Или испугать опять же того же жида. В общем, пробивает жидов-ростовщиков на запах при любом удобном случае. Потому-то и говорили, что они смердят. Смерды, одним словом, от слова - "mrad" (терять, умирать, на руническом санскрите, примечание автора), потому что это ее запах - запах тлена и разложения. Orjamaa - аромат, что и говорить (orja - невольник, maa - земля, в переводе с финского, примечание автора). Вот поэтому и придумали ростовщики благовония (от black - черный, примечание автора), чтоб скрыть свой естественный аромат.

Мысли имеют свойства проноситься в голове с такой скоростью, что их потом приходится выражать полдня. Если, конечно, вспомнятся. Когда все тело напряжено, в ожидании нападения, то голова легко освобождается от навязчивых соображений и думает сама по себе, что ей, голове, в голову взбредет.

Добрыша прокрался до самой пещеры, типа грота, не понимая природу доносившихся до него звуков и запахов. То, что он увидел в неверном свете гнилушек и колеблющемся пламени лучин, не вызвало у него удивления. Да вообще: ни страха, ни омерзения, ни опасений за себя - ничего не было. Был только долг, который в данный момент заключался в помощи отчаянно размахивающему мечом Василию.

На его плече сидела прекрасная округлая женская задница и дрыгала ногами, верхняя же женская часть скрывалась где-то в своде клети. "Наверно, это Маришка" - догадался Добрыша. - "Вытягивает себя за веревку". Он был недалек от истины, при условии, что в узилище не просочилась еще одна женщина.

Но то, что пыталось проникнуть в огороженное решеткой малое помещение, вряд ли можно было спутать с дамой. Да и с недамой - тоже. Это был гигантский червь, который, к тому же, имел рот, усаженный чем-то, напоминающим острые когти. Скорее, даже - клыки, только тонкие, несоразмерные с его пастью. Василий со всей возможной частотой ударов отбивался, не позволяя вломившемуся из земляной стены в зарешеченную келью безглазому отростку, дотянуться до себя и почти скрывшейся в ходе панночки.

Добрыша не стал тратить время на пустые разговоры, полагая, что непрошеный гость все равно глух к человеческому голосу. Поэтому он принялся также ожесточенно, как и его товарищ, колоть голову червя мечом. Тому это явно не понравилось: он замотал своим отростком из стороны в сторону и повернулся "лицом" к новой угрозе.

- Кто сказал, что это голова? - звеня клинком о прутья решетки, говорил Никитич. - По мне так, как раз наоборот.

Клыки червя скрежетали о железное ограждение, делая на нем заусеницы и вмятины. Некоторые даже ломались и теперь болтались в зеве монстра, как сломанные зубья у расчески. Решетка была сделана с запасом прочности, но и этого запаса могло не хватить: некоторые прутья начали прогибаться, уступая чудовищному напору червя.

Добрыша понимал, что его шанс только лишь в том, чтобы эта тварь не смогла высунуться еще больше из проделанной ею дыры в стене. Иначе возрастала свобода ее движений, а, следовательно, и сила. Он орудовал мечом, сколько хватало мощи, чередуя удары с колющими движениями.