— Не нужно извиняться. Вы поступили правильно.

Они сидели и молчали. Никто из них не знал, как и о чем говорить дальше. Марица помешивала кофе, и ложечка подрагивала у нее в руке. Оттого что она рассказала о своей мрачной тайне, чувство неловкости только усилилось.

Джек взглянул на свои часы и поднялся.

— Завтра заседание. Мне пора идти.

Похоже, она испытала облегчение, увидев, что он собирается уходить. Проводив его в фойе, она открыла переднюю дверь.

— Еще раз спасибо, — произнес Джек на прощание.

Она пожала ему руку, и на лице ее появилось озабоченное выражение.

— Пожалуйста, ничего не говорите Гектору о том, что я вам рассказала. Сейчас я счастлива. Я снова вышла замуж и довольна своей жизнью.

Джек посмотрел ей в глаза и увидел в них не только беспокойство. Он увидел настоящий страх — давний страх, который вдруг снова спустя столько лет поднял голову. На мгновение ему показалось, что он смотрит в глаза своей матери. У него вдруг мелькнула мысль: не этот ли самый страх вынудил ее покинуть Бехукаль и пересечь океан? Внезапно на него снизошло озарение: Abuela могла и в самом деле купить ей билет до Майами, но Ана Мария села на самолет не потому, что так приказала ей мать. Она покинула Кубу не потому, что спасалась от позора. Она действительно бежала в поисках свободы, той свободы, которую могла понять только бывшая жена Торреса.

— Я не скажу ни слова, — пообещал Джек. Он повернулся и стал спускаться по ступенькам крыльца, уходя в тишину ночи. Когда за ним закрылась дверь, он обернулся, чтобы бросить последний взгляд на дверь, слишком массивную даже для этого большого дома, и на испуганную женщину у окна.

Глава пятидесятая

Кто бы ни придумал выражение «Нельзя войти дважды в одну реку», он наверняка не слышал о предъявлении контрдоказательств и опровержении свидетельств.

Джек занял свое место в центральном зале суда, вполне отдавая себе отчет в том, что суд, рассматривающий уголовное дело, редко заканчивается словами «Защита просит прекратить слушания». Обвинение имеет право вызвать свидетелей, чтобы опровергнуть доказательства защиты, и показания лейтенанта Джонсона не оставили Торресу другого выхода. Джек был уверен, что федеральный прокурор вызовет для опровержения по крайней мере одного свидетеля, и ему не нужно было говорить Линдси, кто скорее всего будет этим самым свидетелем.

— Ваша честь, — произнес Торрес раскатистым голосом, — Соединенные Штаты Америки вызывают Брайана Пинтадо.

В задней части зала заседаний распахнулись большие двойные двери. Как по мановению волшебной палочки, взгляды судьи, присяжных и нескольких сотен зрителей оказались прикованными к десятилетнему мальчугану.

— Свидетель, пожалуйста, пройдите вперед, — попросил судья.

В сопровождении судебного пристава Брайан медленно двинулся по центральному проходу. Глаза его метались по залу, словно выискивая дружеское лицо в толпе. Он нервничал, как, впрочем, нервничал бы любой на его месте, тем более ребенок. Но издалека — стоило Джеку прищуриться и не обращать внимания на разницу в росте между Брайаном и приставом — он казался на удивление взрослым. Брайан выглядел молодым человеком, а не мальчиком. Одетый в изысканный темно-синий костюм с красным галстуком, он храбро вышагивал по проходу. Но трезво воспринимать его Джеку мешали неясные и противоречивые воспоминания о маленьком мальчике на фотографиях, которые показывала ему Линдси, когда он впервые увидел своего биологического сына. Он вспомнил тот вечер у дома Алехандро Пинтадо, когда ему в первый раз довелось увидеть самого Брайана. Это был беззаботный мальчишка, катающийся на велосипеде в тупичке улицы, и Джек вдруг понял, что цепляется за тот образ и не хочет отпускать его.