- Но, по крайней мере, вы знаете, что я
никогда не продавался господствующему классу". Настроившись на такой лад,
он, как во сне, видел себя идущим по бесконечной улице фешенебельного
квартала; двери всех домов стоят настежь, и ожидающие в них лакеи кричат:
"Иди сюда, к нам! Ублажай наших хозяев, и мы накормим тебя!" Но он, Эмброуз,
шагает все вперед и вперед, не обращая на них внимания. "Я безнадежно
принадлежу веку башни из слоновой кости", - говорил он,
Его уважали как писателя все, кто угодно, только не те, с кем он по
большей части общался, и это было его несчастье. Пупка Грин и ее друзья
смотрели на него как на атавизм "Желтой Книги" {Иллюстрированный журнал,
выходивший раз в три месяца с 1894 по 1897 год, в котором сотрудничали Обри
Бердсли, Макс Бирбом, Генри Джеймс, Уолтер Пейтер и многие другие известные
писатели и художники.}. Чем добросовестнее он старался приладиться к
движению и объединиться с суровыми юнцами последнего десятилетия, тем
старомоднее он им казался. Уже сама его внешность, в которой было нечто от
щеголеватости и блеска Дизраэли, выделяла его среди них. Безил при всей
своей обшарпанности выглядел куда более натурально.
Эмброуз знал это и с упоением повторял слова "старый проходимец".
V
Аластэр и Соня Трампингтон меняли квартиру примерно раз в год под
предлогом экономии и обитали теперь на Честерстрит. На каждое новое место
они привозили с собой лишь им одним свойственный, неотторжимый от них,
неподражаемый беспорядок.
Десять лет назад, без каких-либо усилий и сами того не желая, а лишь
делая то, что хочется, они пользовались громкой известностью в фешенебельных
кругах. Теперь же, ни о чем не жалея, даже не сознавая перемены, они
оказались в тихой бухточке, где обломками кораблекрушения, выброшенными на
берег после долгого подпрыгиванья на разгульной волне, лежали останки
ревущих двадцатых, высохшие и побитые, на которые не позарился бы и самый
невзыскательный собиратель выносимого волнами добра. Лишь от случая к случаю
Соня удивлялась тому, как это в газетах не пишут больше о людях, о которых в
свое время только и говорили; раньше, бывало, покоя не было от этих газет.
Безил, если не уезжал за границу, часто наведывался к ним. В сущности,
утверждал Аластэр, они и ютились в такой тесноте для того, чтобы он не мог у
них ночевать.
А у Безила, где бы они ни жили, складывалось по отношению к ним нечто
вроде домашнего инстинкта - повадка, от которой кидало в оторопь съемщиков,
въезжавших следом за ними, ибо бывало с ним и такое, что он, не успев
выработать новые нормы поведения, - так стремительны были эти переезды -
вскарабкается среди ночи по водосточной трубе и осовело замаячит в окне
спальни или же будет найден утром во дворике которым проходят в полуподвал,
- простертый ниц и бесчувственный. |