— Никак, сестренку ищет, а может, жену…

И тогда Оля узнала Анатолия. Как он оказался здесь? Именно на их пути? Или это ей померещилось? Но нет — он, он! Она задохнулась от волнения. На смену ошеломленности пришло желание спрятаться в толпе, уйти от позора, не попасть на глаза.

Вдруг Галя, стоящая рядом с Олей, закричала надрывно, так, что вороны всполошенно сорвались с деревьев:

— Есть Оля! Вот она!

Все вокруг Скворцовой расступились, и она осталась стоять одна, прижав к ногам ребенка, обмотанного платком. Анатолий, побледнев, спрыгнул с коня, пошел ей навстречу, узнавая и не узнавая в этой изможденной, в лохмотьях, женщине Олю. Она с трудом подняла на него измученные глаза.

— Оля! — Анатолий обнял ее. Прижав к себе, почувствовал, какая она худая. — Оля!

Колонна колыхнулась, понимающе продолжила свой путь. Жиленко не сразу обратил внимание на ребенка, потом словно по касательной, прошла мысль: «Наверно, чужого спасает».

— Наконец-то я тебя нашел, — сказал он и, осторожно обняв ее за плечи, повел в сторону от дороги к какому-то немецкому селению с аккуратными, словно из книжки, домиками под красными черепичными крышами, с подстриженными деревьями, зелеными палисадниками. Конь покорно следовал за ним, тычась мордой в спину Жиленко.

У первого же домика Анатолий привязал коня к изгороди, и Они вошли, до полусмерти напугав пожилых хозяев.

Приподняты на окнах синие маскировочные шторки. На стене призывает к благости картина с библейским сюжетом.

Мальчишка сразу заснул на диване.

Анатолий усадил Олю на широкий дубовый стул с прорезанным в высокой спинке сердцем, взял ее за руку, словно боясь, что Оля исчезнет. Пальцы и ладони у нее какие-то разваренные, будто она долго держала их в кипятке.

— Ты знаешь, как я искал тебя по всем лагерям после того, как старший лейтенант Васильцов сказал, что ты жива?

Он попытался притянуть к себе Олю, но она с ужасом отшатнулась:

— Нет, нет!

И, рыдая, заглатывая слова, рассказала без утайки все, что с ней произошло.

Смысл рассказанного Олей не сразу дошел до сознания Анатолия, а когда дошел, ему показалось, что рядом разорвался снаряд, оглушил его, завалил землей. И он, стряхивая с себя оцепенение, с отчаянием подумал: «Как же это так? Его Оля… его светлая, чистая Оля… Какая беда! Какое несчастье! И сколько она перенесла, но разве в чем-то она виновата?»

— Кому я такая нужна? — подавленно сказала Оля. Лица ее стало старым, некрасивым.

— Мне… Оленька, мне нужна…

— Нет прежней Оли… — хороня себя, тихо сказала она..

— Для меня есть! — закричал он. — В чем ты виновата? Ну скажи — в чем?

От крика проснулся мальчик, позвал: «Мама!» Лишь теперь в полной мере дошло до Жиленко то, что случилось.

— Как его зовут? — зачем-то спросил он упавшим голосом.

— Толик, — тихо, не поднимая головы и словно винясь, что осмелилась дать это имя, сказала она и раскутала ребенка.

У него опухли, посинели икры ног, бедра.

Жиленко спохватился. Да что же это он на самом деле?

Позвав хозяев, Анатолий жестами, малым запасом слов объяснил:

— Киндер — мильк, матери — брот…

Фрау заметалась, приговаривая:

— Гут, гут, герр офицер! Зер гут!

Толик впился в чашку с молоком, чмокал от наслаждения. Утолив голод, блаженно уснул. Оля сняла со своей головы полотенце, похожее на грязную тряпку. Жиленко сел на диван рядом с Олей, стал гладить ее поредевшие, с седыми прядями, волосы.