Тьфу ты, опять я малость опередил события, занеся в прошлое термин, появившийся в девяностые годы. Нет, в восьмидесятые.

– Ну, пузырь, фанфурик, бутылёк, – начал выкручиваться я, заодно пожалев, что вообще начал доставать мужиков из-за такой ерунды.

Ведь и в самом деле ни Серафим, ни Паня ещё ни разу не перебрали меры. Если вечером, да по чуть-чуть, то ничего страшного. Это уж я, как товарищ Дзержинский, стал чересчур придираться. Артузов мне говорил как-то, что Феликс Эдмундович на дух не переносит ни пьяных, ни тех, кто с похмелья. Впрочем, здесь я был с Дзержинским согласен. Пьяный, а даже и просто выпивший чекист опасен для общества.

– Ладно, замяли, – сделал я шаг к примирению. – Сколько у вас осталось?

– Одна, – грустно сообщил Серафим. – До Архангельска точно не хватит.

– Хрен с вами, половину добейте, а вторую на опосля, – вздохнул я, слегка досадуя на себя, что проморгал «контрабанду».

Когда Серафим и дядька Паня исполнили приказ, возница начал рассказывать дальше:

– Спрашиваете – зачем жестокость, для чего, мол, руки-ноги отрезать, глаза выкалывать или в землю живьём закапывать? Так всё просто. Делают так, чтобы красные испугались и больше к их деревням не совались. И не просто так мучают, а по мирскому сходу. Решение выносят – мол, так и так, решено этих красноармейцев в проруби утопить, или топорами забить, а мир эту бумагу подписывает.

– Типа – круговая порука? – заинтересовался я.

– Типа-типа, – закивал уже опьяневший дядька. – Блюдечко ставят, по блюдечку подписи идут, по кругу, чтобы виноватыми были все, а зачинщиков не найти.

Вот так вот, «Фуэнте овехуна» российского разлива. Если виноваты все, то не виновен никто. Правда, никто не сказал, что можно просто «назначить» виновных или наказать каждого десятого, скажем.

С утра наш возничий преподнёс нам плохую новость.

– Мы скоро из леса выедем, там дорога широкая, а на ней болкпост с пулемётом.

– Чего-чего? – вытаращился Серафим. – Что за болкпост?

– Может, блокпост? – заинтересовался и я, слегка удивившись и самому слову, которого не должно бы здесь быть, и блокпосту. А ведь правильно. На фига перекрывать лес, если можно перекрыть более важное место?

– А хрен его знает – может, и блокпост, – не стал спорить дядька. – Его ещё хасеи поставили. Дура такая здоровая – сарай высоченный, с балконом, а по нему мешки с песком, и пулемёт.

Новость и на самом деле хреновая.

– А чего раньше не сказал? – спросил Серафим.

– Какая разница, когда сказать? Вон, сейчас и сказал. Ещё не поздно обратно вернуться.

– А солдат сколько? – поинтересовался я.

– Когда сколько, – пожал плечами дядька. – Когда пять, а как-то раз десять было. Они могут просто сани проверить, а могут и очередь дать, если пьяные. Так чего, обратно возвращаться станем, или как?

Я только махнул рукой, и сани покатились дальше. Выехав на широкую дорогу, лошадка пошла веселее.

– Что делать станем? – поинтересовался Серафим. – Может, я прямо сейчас спрыгну, обойду и гранатами закидаю?

– Не выйдет, – покачал я головой. – Если это блокпост, ты гранату туда не закинешь. Видел такие. И пушки у нас с собой нет.

Я не стал уточнять, что видел английские блокпосты лишь в книгах про Интервенцию, но только сейчас о том вспомнил. Бывает. Раскинув мозгами, сказал:

– Значит, расклад такой…

Солдаты, дежурившие на блокпосту, должны услышать пьяные песни издалека.