– Тебя здесь не обижают, золотце? – внезапно спросила Гертруда, когда они с Мираклом уже ступили на брусчатку внутреннего двора.

Подняв глаза, встречая участливый драконий взгляд, Ева недоумённо помотала головой.

– Если вчера ты смогла незаметно сбежать ко мне, за тобой не слишком хорошо приглядывают, – укоризненно косясь на некроманта, оставшегося по другую сторону арки, продолжила драконица. – Не хочешь всё же перебраться в мою сокровищницу? Я со своих драгоценностей глаз не спускаю, уж поверь.

– Благодарю, но вынуждена отказаться, – как можно вежливее откликнулась Ева. – Люди любят всякие глупости вроде свободы воли.

Лишь сказав то, что сказала, Ева подумала, что на сей раз свой сарказм можно было бы и сдержать. Пусть даже замаскированный любезностью так хорошо, насколько она вообще умела.

Тихий смешок Гертруды, раскатившийся по замку и тёмному саду, свалил с крыши ещё несколько черепиц, лёгким вибрато отдаваясь в костях.

– Думаешь, мне неведомо, что есть свобода, золотце? Думаешь, неведомо, что это такое – отпускать? – Гибкая драконья шея дрогнула: Гертруда, всматривавшаяся в людские фигурки во дворе, подняла голову, уставившись в темноту над замковыми крышами. – Мне приходилось отпускать… Того, с кем мы вместе летали в весенних танцах. Шестерых детей – все уже мертвы. Остались лишь те трое, что ещё не родились, и отец их, с которым вижусь пару раз за век. – Когтистая лапа ласково огладила янтарную гладь яйца, под каменной скорлупой которого таился тусклый огонь. – Я бы всех их оставила при себе. Крохами, никогда не растущими, ещё не умеющими летать. А приходилось отпускать, отпускать, одного за другим… Потому что есть в жизни нечто большее, чем любовь, нечто большее, чем сама жизнь. То, что влечёт и зовёт нас. То, для чего мы рождены. – Жёлтые глаза поднялись к небу, манившему просторами, что были бескрайнее и глубже самого бескрайнего и глубокого из морей. – Если действительно любишь, ты не будешь держать его взаперти, пусть на прекраснейшей из привязей. Ты позволишь ему расправить крылья и ответить на зов.

Ева посмотрела на Герберта, отделённого от неё метрами зимней темноты, – чтобы увидеть, как тот смотрит на неё.

У каждого из них было своё небо.

Каждый прекрасно об этом знал.

– Даже если это означает, что ты можешь его потерять? – спросила Ева тихо.

– Даже если можешь потерять. – Драконица прикрыла узкие зрачки чуть дрожащими веками. – Никто из нас не вправе отнимать у другого выбор. Не в том, что касается его счастья. Узы любви хороши, лишь пока не заставляют и правда чувствовать себя связанным.

Когда Гертруда вновь опустила глаза, в сгущённом солнце её радужек Еве почудился смешок понимания. Но откуда бы понимать ей, их обоих толком не знающей?..

– Помни об этом, золотце, – поворачиваясь к Герберту, закончила драконица. – Вдруг пригодится.

За принесением клятвы они с Мираклом следили из окна тренировочного зала, удобно выходившего прямо на место действа.

– Значит, спустя пять десять лет мне придётся кормить драконицу, веками разорявшую моё будущее королевство, и трёх её детёнышей, – дорогой выслушав Евины объяснения, изрёк Миракл, наблюдая, как тремя этажами ниже его брат кладёт пальцы на чёрный драконий коготь. – Которые, насколько мне известно, на удивление быстро растут.

– Скажи спасибо, что не придётся к тому же кормить их папу, – пожала плечами девушка.

– Пожалуй, убить её было бы проще.

– Если не боишься рискнуть своей шкурой и попрощаться с какими либо шансами получить от меня какую либо помощь, ещё не поздно.