Джимми Коллинз уткнулся в парту, якобы глядя в тетрадь, и краешком рта прошептал: “Три раза!"

Три раза? Что бы это значило?

– Ну? – Ханнант знал, что поймал его.

– Э... три раза!.. – пробормотал Гарри, моля Бога, чтобы Джимми не подвел его, – сэр.

Учитель математики втянул в себя воздух и выпрямился. Он хмыкнул, нахмурился и выглядел при этом несколько озадаченным. Но потом сказал:

– Нет! Но ты был близок к истине. В определенной степени. Не три раза, а 3, 14159. Но что именно три раза?

– Диаметр, – запинаясь произнес Гарри, – равняется окружности.

Джордж Ханнант тяжело уставился на Гарри. Перед ним стоял тринадцатилетний мальчик – с песочного цвета волосами, с веснушками, в помятой школьной форме, в не очень чистой рубашке, с косо висящим, с обтрепанными концами галстуке, похожем скорее на обрывок веревки; на кончике носа едва держались очки, из‑за стекол которых с постоянным выражением страха смотрели мечтательные голубые глаза. Полные сострадания? Нет, не это; Гарри Киф мог вздуть кого угодно, если его выводили из себя. Но... очень трудный ребенок, пробиться к его душе нелегко. Ханнант подозревал, что за мечтательным выражением лица скрывался недюжинный ум. Если бы только удалось заставить его работать!

Может быть, вывести его из себя? Хорошенько встряхнуть его? Заставить задуматься о чем‑то существующем в реальном мире, а не в том, другом, в который он постоянно погружается? Возможно.

– Гарри Киф, я не уверен в том, что твой ответ вполне самостоятелен. Коллинз сидит слишком близко от тебя и, на мой взгляд, чересчур равнодушно выглядит. Итак... в конце главы учебника ты найдешь десять вопросов. Три из них касаются поверхности кругов и цилиндров. Я хочу, чтобы ты завтра утром ответил мне на них у доски. Хорошо?

Гарри опустил голову и прикусил губу:

– Да, сэр.

– Тогда посмотри на меня. Посмотри на меня, мой мальчик!

Гарри поднял голову. Сейчас он действительно вызывал сострадание. Но отступать было поздно.

– Гарри, – вздохнул Ханнант, – ты несносен! Я говорил с другими учителями и выяснил, что ты слаб не только в математике, но и во "всех остальных предметах. Если ты не проснешься наконец, то тебе придется уйти из школы, не получив аттестации ни по одному предмету. Но у тебя еще есть время, если это, конечно, тебя интересует, – во всяком случае еще как минимум два года. Но только если ты немедленно возьмешься за ум. Домашнее задание – это не наказание, Гарри. Таким образом я пытаюсь направить тебя по верному пути.

Он бросил взгляд в конец класса – туда, где Стэнли Грин все еще хихикал, закрывая лицо рукой, делая вид, что потирает лоб.

– А что касается тебя, Грин, то для тебя домашнее задание действительно будет наказанием! Ты ответишь на остальные семь вопросов.

Класс не осмеливался продемонстрировать свое одобрение – верзила Стэнли обязательно отомстил бы за это. Но Ханнант и так все понял. Он был доволен. Он никогда не боялся показаться чересчур строгим, но лучше все же быть строгим, но справедливым.

– Но, сэр!.. – Грин вскочил, и голос его зазвенел, протестуя.

– Заткнись! – резко оборвал его Ханнант. – И сядь на место”. – После того как задира подчинился, Ханнант продолжил:

– Так, что у нас дальше? – Он взглянул в расписание, лежавшее на столе под стеклом. – Ах да, сбор камней на берегу. Прекрасно! Немного свежего воздуха придаст вам бодрости. Очень хорошо, собирайтесь. Потом вы можете идти – но только чинно и по порядку.

(Можно подумать, что кто‑то придал значение его словам!) Но прежде чем раздались щелкание ручек, стук карандашей, грохот парт и топот ног, он добавил:

– Подождите! Вы можете оставить веши здесь.