|
Думаю, мы сумеем договориться. Я собирался сказать, что из этого вряд ли что то выйдет – не стоит даже и пытаться, но Стася опять возобновила монолог: – Думаю, ты видел ее на сцене? Я кивнул. – Знаешь, почему я спрашиваю? Потому что не вижу в ней актрису. И писателя тоже. Слишком много неувязок. Одно не стыкуется с другим. Все это – часть большой лжи, в которой она живет. Притворство – единственная реальная черта ее характера. И еще – любовь к тебе. Здесь она тоже не лжет. Я вздрогнул. – Ты так думаешь? – Думаю? – переспросила она. – Да не будь тебя, ей незачем было бы жить. Ты – смысл ее жизни… – А ты? Какое место занимаешь ты? Стася таинственно улыбнулась: – Я? Часть того иллюзорного мира, который создала Мона. Или зеркало, в котором она иногда видит себя. В ухудшенном, естественно, варианте. – Она вдруг резко сменила тему: – Почему ты не остановишь ее в погоне за деньгами? Зачем они ей? Это так отвратительно. И ведь ей не деньги нужны. Деньги – только ширма. Мона ищет общества мужчин для того, чтобы убедиться в своей женской привлекательности. Но прояви мужчина к ней подлинный интерес, она постарается унизить его. Даже беднягу Рикардо замучила – тот не знает, чем ей угодить… Надо что то делать. Так продолжаться не может. Если ты найдешь работу, – продолжала Стася, – ей не придется каждый вечер ходить в то ужасное место и выслушивать грязных подонков, что за ней увиваются. Что удерживает тебя? Боишься, ей наскучит однообразное существование? А может, думаешь, это я на нее влияю? Да? Неужели ты считаешь, что меня не тяготит такая жизнь? Что бы ты обо мне ни думал, знай: к этой стороне ее жизни я отношения не имею… – Она прервала свой монолог. – Почему ты все время молчишь? Скажи что нибудь! Только я собрался открыть рот, как вошла Мона с букетиком фиалок. Мирная инициатива. Вскоре атмосфера установилась спокойная и согласная, женщины вели себя почти как обычно. Мона извлекла свое рукоделие, а Стася взялась за кисть. Мне казалось, я присутствую на спектакле. За считанные минуты Стася набросала прямо на стене мой портрет – вполне узнаваемый. Она изобразила меня как китайского мандарина, облаченного в синий халат, подчеркнув суровое и глубокомысленное выражение лица, какое я по чистой случайности принял. Мона пришла в восторг и по матерински хвалила меня за то, что я так спокойно сидел и примерно вел себя со Стасей. Она всегда верила, что, узнав друг друга, мы непременно подружимся. И далее – в таком же духе. Она была так счастлива и возбуждена, что, ища сигареты, увлеклась и случайно высыпала на стол содержимое своей сумки. Среди прочего я увидел давешнее письмо. К удивлению Моны, я поднял письмо и вручил ей, даже не попытавшись заглянуть в него. – Почему ты не дашь Вэлу его прочесть? – спросила Стася. – Дам, но только не сейчас, – ответила Мона. – Не хочу омрачать этот замечательный вечер. – Там нет ничего такого, чего следовало бы стыдиться, – настаивала Стася. – Знаю, – сказала Мона. – Забудьте о нем, – вмешался я. – Мне уже не интересно. – Какие же вы оба замечательные! Вас нельзя не любить! Я так люблю вас обоих! На этот бурный взрыв эмоций Стася отреагировала несколько демонически, задав лукавый вопрос: – А кого ты любишь все таки больше? Мона ни секунды не колебалась: – Мне кажется, я не могу кого то любить больше. Я люблю вас обоих. Любовь к одному не имеет ничего общего с любовью к другому. |
