– Я это так не оставлю, – провыл студент. – Этот город еще услышит про меня!

Тойер закрыл дверь. Вопли Ратцера сделались тише. Сыщик чинно сел, поправил галстук и уголком глаза увидел, что Ильдирим расстроенно качает головой.

– И чего вы слушали такую фигню! – вырвалось у него. – Мы и так ее сегодня довольно наслушались!

Все молчали. Прокурор достала из сумочки свой ингалятор.

Прошел еще час. Учитель физкультуры у мальчиков подробно обосновывал, почему он перед всеми присутствующими родителями, а тем более отсутствующими, должен засвидетельствовать полнейшее фиаско в деле «телесного» воспитания их детей. В особенной мере он подвергает жесткой, но справедливой критике тех господ и дам, у которых здесь учатся дочери – его коллега вскоре это подтвердит.

У Тойера ожил мобильный телефон.

– Выключить! – зарычал учитель латыни Ранфт, еще ждавший своей очереди выступить. – Немедленно! Ведите себя прилично!

Мобильник запутался в кармане брюк – Тойеру пришлось встать, и снова на него устремились осуждающие взгляды.

– Да? Что? Проклятье! Ясно. Пока.

– Я сказал выключить! Если уж немецкий язык стал непонятным, тогда неудивительно, что простой… – попытался устыдить Тойера учитель латыни.

– Не смотрите так! – с отчаянием воскликнул Тойер. – Сейчас я ухожу. У нас опять проблема в проклятом зоопарке… Я тут ни при чем.

Эту последнюю фразу он адресовал Ильдирим, но она не реагировала. Беспомощно замолчав, он вышел. Тот факт, что он совершенно ни при чем, в ближайшее время не подтвердился.

– Единственный плюс заключается в том, – журчал Кольманн разъяренному Тойеру, – что дверь починили и Богумил не может выйти наружу.

Что ж, это и в самом деле было хорошо. Поскольку студент‑теолог Вольфрам Ратцер приковал себя к дверце ограды гориллы. Изнутри. На месте уже были ребята Тойера, несколько человек из зоопарка, с турбазы и, к сожалению, из газеты «Рейн‑Неккар‑Цайтунг» – два молодых журналиста, которые сверкали вспышками и что‑то строчили блокнотах.

– Почему ты их не шуганул? – зашипел Тойер Хафнеру, но тотчас отвернулся, сморщившись. Его неистовый адепт был настолько пьян, что, пожалуй, мог упасть при попытке произнести вслух хоть одно слово. – Как вы сюда попали? – тут же заорал Тойер на журналистов.

– Через дыру в ограде турбазы, – дерзко заявил фотограф. – Мы знаем про нее после вашего последнего триумфа.

Тойер гневно шагнул к ним – щелкнула фотокамера.

– Он нам угрожал – я снял. – Пишущий удовлетворенно кивнул.

Сыщик почувствовал, как на него нахлынула волна мигрени.

– Почему вы не починили дыру за столько недель? – Он направил свою ярость куда‑то в сторону Кольманна.

– Это новая, – простонал директор и показал на Ратцера. Тот с торжеством поднял к темному небу клещи.

– Я давно планировал акцию и хорошо подготовился. – Ратцер стукнул клещами о свои наручники. – Моральное банкротство проявляется в порабощении творения! Так что мой христианский долг – встать рядом с четвероруким братом, и сегодня самый подходящий день. Поскольку этот человек, – он исступленно ткнул пальцем в сторону Тойера, – обращался со мной как с собакой!

Тойер снова почувствовал на себе взгляды присутствующих.

– Он приперся на родительское собрание и всем мешал, – сообщил он, – так нельзя, вот я и…

– Так что теперь я, – продолжал орать студент, – останусь здесь и умру.