Рамирес подошел к окну и положил руки на стекло:

– Сначала нам пришлось выслушать историю Нади Кузьмичевой, и мы ничем ей не смогли помочь. А теперь мы будем смотреть, как эти подонки ускользают от правосудия?

– Ничего нельзя доказать.

– У нас есть кассета, – напомнил Рамирес.

– После того, что сделал Монтес, с кассетой нужно быть очень осторожными. Этому делу не так‑то просто дать ход. Все, я сейчас ухожу.

– Куда?

– Сделаю кое‑что и, надеюсь, стану лучше к себе относиться.

Выходя из конторы, он наткнулся на Кристину Ферреру, которая вернулась от переводчицы.

– Положи мне на стол, – сказал Фалькон. – Я не могу на это смотреть.

Он поехал через реку и вдоль проспекта Торнео. Когда дорога повернула от реки в сторону Ла‑Макарены, он поехал направо, к району Ла‑Аламеда. Оставил машину и пошел по улице Иисуса Всесильного. Это был район, где жил Пабло Ортега до переселения в Санта‑Клару. Фалькон искал дом на улице Лумбрерас, принадлежавший родителям мальчика Маноло Лопеса, который был потерпевшим в деле Себастьяна Ортеги. Он не стал звонить заранее, не думал, что родители будут рады вторжению, особенно если вспомнить, что говорили о здоровье отца.

Фалькон прошел сквозь запахи стряпни, чеснока и оливкового масла к дому, где жили родители мальчика. Небольшой жилой дом нуждался в ремонте и покраске. Он нажал на кнопку звонка. Сеньора Лопес открыла дверь и уставилась на полицейское удостоверение. Она не хотела, чтобы Фалькон заходил, но не решалась попросить его оставить их в покое. Квартира была маленькой, душной, было очень жарко. Сеньора Лопес усадила его за стол с кружевной скатертью и пластмассовыми цветами в вазе и пошла за мужем. В комнате царил культ Девы Марии. Девы были развешаны на стенах, стояли на книжных полках, благословляли стопки журналов. В нише горела свеча.

Сеньора Лопес привела мужа, как хромую корову на дойку. С виду ему было под пятьдесят, но его плохо держали ноги, это прибавляло ему возраста. Жена усадила его в кресло. Одна рука, похоже, не действовала, безжизненно свисала вдоль тела. Другой, трясущейся рукой сеньор Лопес взял удостоверение Фалькона.

– Расследование убийств? – спросил он.

– Не в этом случае, – ответил Фалькон. – Я хочу поговорить о похищении вашего сына.

– Я не могу об этом говорить, – сказал он и тут же начал подниматься на ноги.

Жена вывела его из комнаты. Фалькон наблюдал за этим сложным процессом, чувствуя все большее отчаяние.

– Он не может об этом говорить, – сказала она, возвращаясь к столу. – Он на себя не похож, с тех пор как… как…

– Как исчез Маноло?

– Нет… это случилось после. Он потерял работу после суда. Он стал плохо ходить. Ему все время казалось, что по ногам бегают муравьи. Одна рука начала трястись, а другая отказала. Теперь он целый день ничего не делает. Ходит отсюда в спальню и обратно… вот так.

– Но с Маноло все в порядке?

– Все хорошо. Как будто ничего не было. Он отдыхает… в лагере с кузенами и племянниками.

– Значит, у вас есть старшие дети?

– Мальчик и девочка родились, когда мне было восемнадцать и девятнадцать, а потом, двадцать лет спустя, появился Маноло.

– Маноло как‑нибудь отреагировал на то, что с ним случилось?

– Не особенно, – сказала сеньора Лопес.