– Ты можешь просто сказать: «Я больше этого не хочу».
– Я впервые в жизни искренна с мужчиной, – сказала она, глядя ему прямо в глаза.
– Я думал, между нами произошло нечто серьезное. И – как бы это сказать? – правильное. – Фалькону было трудно говорить, волнение сдавило ему горло. – Прежде мне не доводилось испытывать такой уверенности, что все в жизни идет правильно.
– То, что случилось, действительно серьезно. Но не это мне сейчас нужно.
– Ты хочешь посвятить себя детям?
– Да, но не это главное. Дело во мне самой. То хорошее, что произошло, может ведь измениться.
Начнутся сложности… А главное – мои недостатки; я не хочу каждый день бороться со своими слабостями.
– ?
– У меня есть слабости. Никто их не видит, но они есть, – сказала она. – Ты все обо мне знаешь, каждую ужасную подробность, потому что наши отношения начались с допросов, когда расследовалось убийство. Но одно тебе не известно: я безнадежно влюблена и не в силах этого вынести.
– Откуда ты знаешь, если раньше испытывала только иллюзию любви?
– Потому что теперь она пришла. Консуэло встала, тунец лежал нетронутым, на тарелке застывал соус. Она обогнула стол и подошла к нему. Он пытался что‑то сказать. Хотел отговорить ее. Консуэло приложила пальцы к его губам. Взяла в руки его лицо, погладила по голове и поцеловала. Он почувствовал влагу ее слез. Она отстранилась, сжала его плечо и вышла.
Хлопнула дверь. Он уставился в тарелку. Ни крошки не протиснулось бы через ком, стоявший в горле. Фалькон соскреб тунца в ведро, посмотрел на коричневое пятно на тарелке и швырнул ее о стену.
30
Среда, 31 июля 2002 года
Проснувшись после сиесты, Фалькон чувствовал себя на удивление отдохнувшим, только казалось, что в голове что‑то вывернулось наизнанку и застыло, причиняя неудобство. В сознании медленно, как речной туман, проплывали недавние события. Все это было так ужасно, что внутри легко забурлило истерическое веселье. Фалькон сидел на краю кровати и тряс головой, посмеиваясь. Вдруг у него родилась идея, которая бросила его под душ и там оформилась, проясняя сознание.
Он поехал в район Сан‑Бернардо, постукивая по рулю от нетерпения и думая, что между ним и Консуэло ничего не кончено. Она так просто не ускользнет. Пока еще можно поговорить, разубедить. Поднимаясь к Карлосу Васкесу, Фалькон поймал свое отражение в зеркале лифта: в лице читалась безумная решимость.
– Я хочу поговорить с русскими, – сказал Фалькон, входя в кабинет Васкеса. – Как вы думаете, сможете это устроить?
– Сомневаюсь.
– Почему?
– Вряд ли им есть что сказать вам, старшему инспектору отдела по расследованию убийств.
– Можете пригласить их сюда, скажем, по делам стройки, а я мог бы прийти на встречу.
– Это невозможно.
– Уговорите их, сеньор Васкес.
– «Вега Конструксьонс» больше не принимает участия в этом строительстве. У них нет причин со мной встречаться, – сказал Васкес. – Они продали здания.
– Продали?
– Они владельцы, имели право.
– Вам не кажется, сеньор Васкес, что с учетом их запутанной связи с вашим покойным клиентом было бы разумно поставить нас в известность?
– Мне было велено не сообщать никому.
– И вы считаете, что мы не заслуживали весточки?
– В обычных обстоятельствах я бы вам сказал, – ответил Васкес, сжав руки так, что побелели костяшки.
– А что такого необычного в данных обстоятельствах?
Васкес открыл ящик стола и достал конверт. |