— Ты не очень-то знаком с законами гостеприимства, — всё также равнодушно процедил он.

Тори хотелось ответить что-то, что хоть немного оправдает его, но он прекрасно понимал, что слова ничего не смогут сделать в этой ситуации. Он — лишь рука судьбы, безликая и бездушная, тянущаяся вперёд, не жалеющая никого. Сейчас нужно было забыть о совести, о чувстве благодарности, о дрожащих от истощения коленях и сделать то, что он должен был сделать. Виатор бросился на Тарина и навалился на него всем телом, прижав к полу. Два светящихся глаза по-прежнему будто бы смотрели одновременно сквозь него и в его душу. Каждое движение лекаря было чётким и степенным, даже в критической ситуации. Он не поддался, но и не стал лихорадочно отбиваться, а пытался лишь уловить момент для освобождения, не отрывая взгляда от врага.

— Ты глуп, Виатор Рэсис, — проговорил он, — впрочем, ум губит куда мучительнее.

После этих слов Тори как заворожённый замахнулся и полоснул по горлу Тарина, поморщившись от брызнувшей прямо в лицо горячей маслянистой крови. Тарин без лишних движений прикрыл глаза и, захрипев, зашёлся судорогой, и даже в ней можно было углядеть некоторое благородство, которым веяло от него до последнего. Тори отшатнулся от тела и вытер лицо рукавом. Неожиданно до него донёсся неслышный доселе звук. Кашель. По тембру было легко определить, что кашляли в доме, и делал это, несомненно, ребёнок. Тори осознавал, что ему нужно уходить как можно быстрее, но, тем не менее, какое-то любопытство повело его вперёд, он пошёл на звук и обнаружил за соседней дверью такую же комнату, какая предназначалась и для него самого. На кровати покоилось сжавшееся в комочек хрупкое тело, дрожащее мелкой дрожью.

— Тейна Тарин… — донёсся до Виатора совсем тонкий детский голос, — мне так больно… Почему мне так больно?

Внутри Тори будто бы что-то сжалось, и в глазах на мгновение потемнело. Он сделал робкий шаг назад, чуть не потеряв равновесие, а затем бросился бежать.

Найти дорогу от дома Тарина оказалось не слишком просто, но Тори всё-таки удалось сориентироваться и выйти к амбару в ночной темноте, тускло освещаемой светом нескольких уличных фонарей.

— Тори! Благословение двенадцати, ты вернулся! — бросился к нему Аббе, — всё в порядке?

— В полном… — опустошённо прошептал Виатор.

— Нужно убираться отсюда, но они закрывают ворота на ночь, — раздосадованно процедил советник, — придётся ждать до утра.

Тори скользнул взглядом в дальний угол, где, свернувшись калачиком, спала Спек.

— А что она?

— Ничего. Переживала за тебя, но потом отключилась. Думаю, лучше бы нам исчезнуть до того, как она проснётся…

— Но после того, как проснусь я, — пробурчал Тори и рухнул на своё неизменное спальное место, почувствовав приятный запах соломы.

— Пожалуй, отдохнуть действительно не помешает, — задумчиво пробормотал Аббе и присел на лежанку неподалёку. Он будто бы проникся атмосферой волнительной тёплой ночи перед длинной дорогой и, хоть глаза и слипались, щемящее чувство в груди не давало уснуть. Звёзды здесь были гораздо ярче, чем над королевским замком, окутанным светом сотен городских огней, не угасающих до самого рассвета. Он достал из-за пазухи резной медальон на серебристой цепочке и поднёс его к правому глазу. В рамке из серебра, между двумя кусочками кристально чистой слюды был заточён маленький северный цветок. Его невзрачные зелёные листья были удивительно прекрасны, особенно, когда пробиваются среди снегов. Когда Рарэ была маленькой, отец потратил невероятное количество золота на эту побрякушку, но как светились от счастья её глаза! В тот день, когда они виделись последний раз, она вложила медальон в руку Аббе, попросив никогда не забывать о ней.