— Не хочу быть просто калиткой…

— И не будешь, — кивнул я.

— Давай, бросс, делай своё дело.

Да уж, забавный старичок. Он вздрогнул, когда я положил ему руку на плечо.

— Лиственники не могут убивать, — я похлопал его по плечу и добавил, — Приходи к последней своей печати. Думаю, ты почуешь, когда и где.

— Ты не можешь меня отпустить! Тогда пророчество…

— Не сбудется?

— Да!

— А если оно давно известно, тогда враг к нему готов? Ты не думал об этом?

— Я… — замялся Тёмный.

В храме раздался новый голос — мощный, но приглушённый стальным шлемом:

— Зато я думал!

Мы все обернулись, чтобы увидеть, как в храм вошёл золотой рыцарь. Лязгая доспехами, которые переливались в тусклом свете лампадок, он двинулся к нам.

Остановился в нескольких шагах, слегка покачиваясь. Сквозь прорези в шлеме на меня смотрели внимательные глаза, и я чувствовал довольно сильную светлую ауру. Довольно сильную… но всё же недостаточно крепкую.

Воздух в храме был довольно спёртым, не избалованным сквозняками, и до нас быстро донёсся хмельной запах. Кажется, рыцарь, хоть и пытался изображать величие, сюда прибежал впопыхах и с самого утра был занят чем-то более важным.

Ох, Камнелом, город контрастов. Чем ещё ты меня удивишь? Тёмный, который не хочет быть тёмным, потерял вкус к жизни, и которого вино не пьянит…

И паладин, который не может справиться с вредными привычками. У которого явно вкус к жизни очень развит, и который к вину явно не равнодушен.

Мне даже стало обидно… Не за меня, а за Хморока. Вот так жертвуешь собой ради всего мира, тысячи лет находишься где-то в заточении, чтобы вернуться и принести равновесие. А те, кто должны ждать тебя в этом мире, следуя пророчеству, даже не могут отыграть свою роль до конца.

Зло недостаточно злое… Добро совсем недоброе… И даже позолоченные доспехи при ближнем рассмотрении оказались плохо чищены, а кое-где и с ржавчинкой.

Хотя можно понять обычных смертных. Старика я уже прекрасно понял… И этот паладин, наверное, уже не в первом поколении тут ждёт Хморока.

— Так ты… — спросил рыцарь, чуть качнувшись, — … тот самый бросс?

— Ну? — только и вырвалось у меня.

Настроение у меня сейчас было очень хорошее, и я впервые поймал себя на мысли, что сегодня мне больше не хочется смертей. И так с бардом с утра сколько кикимор нарубили.

Уж точно я не хотел губить старика, который думал только о своей Евфемии и который изрядно развеселил меня. Да и этого поддатого паладина я тоже не желал убивать… Может, действительно, никто не обязан соблюдать пророчество?

Храмовник повёл головой и вдруг увидел Губитель Древа, лежащий среди парящих осколков. Затем прошёл, грубо оттолкнув Тёмного, и взял топор.

— Он?

Креона шагнула вперёд:

— Как ты смеешь!

Я остановил её, а паладин, переведя взгляд с неё на топор, лишь кивнул:

— Он.

И, лязгая доспехами, прошагал по залу неровной походкой, распахнул двери и вышел. Только сквозняк, чуть приправленный похмельным душком, донёсся до нас.

Сосредоточившись, я сразу разглядел все грехи паладина, ведь губитель он нёс в голой руке. Да, святого в нём практически ничего не осталось… Женщины, выпивка, весёлые вечера в кабаках.

Да, Яриус, братец южный… Позорище же!

— Но ведь теперь… — Тёмный смотрел вслед Храмовнику, — Теперь точно предсказание не сбудется?

— Тебе уже всё сказано. У последней печати, — я кивнул ему и потянул Креону к выходу.