Говорил ты это? Метил в маленького земельного магната? Хороший, приветливый народ, красивые газоны, олени, детишки… Признавайся, Тондер!
Рука Тондера упала на стол. Потом он стиснул виски ладонями и взволнованно заговорил:
— Молчи! Перестань! Этот народ! Этот отвратительный народ! Холодные — даже смотреть на нас не хотят, — он вздрогнул. — Не хотят сказать слова. Отвечают какими-то мертвыми голосами. Они, видите ли, покорные. Отвратительный народ! А женщины — ледяные!
В дверь негромко постучали, появился Джозеф с ведерком угля. Он молча вошел в комнату, тихо поставил ведерко в угол, так что оно даже не звякнуло, потом повернулся и, ни на кого не глядя, направился к двери. Прекл громко окликнул его:
— Джозеф! — и Джозеф, не ответив и не подняв глаз, повернулся к нему и слегка наклонил голову. И Прекл сказал все так же громко: — Джозеф, есть там вино или коньяк? — Джозеф отрицательно покачал головой.
Тондер вскочил из-за стола, белый от злобы, и крикнул:
— Отвечай, свинья! Отвечай, когда тебя спрашивают!
Джозеф не поднял глаз. Он проговорил беззвучным голосом:
— Нет, сэр, вина нет, сэр.
И Тондер спросил с яростью:
— Коньяку тоже нет?
Джозеф так и не поднял глаз и проговорил по-прежнему беззвучным голосом:
— Коньяку нет, сэр, — он стоял совершенно неподвижно.
— Ну, что тебе еще нужно? — сказал Тондер.
— Разрешения уйти, сэр.
— Ну, и убирайся к черту!
Джозеф повернулся и молча вышел из комнаты, а Тондер вынул из кармана платок и отер лицо. Хантер взглянул на него и сказал:
— Напрасно вы дали ему козырь в руки.
Тондер опустился на стул, стиснул виски ладонями и сказал срывающимся голосом:
— Я хочу женщину. Я хочу домой. Я хочу женщину. Здесь есть одна… хорошенькая… Она не выходит у меня из головы… Блондинка… Живет рядом со скобяной лавкой. Я хочу эту женщину.
Прекл сказал:
— Не распускайся. Возьми себя в руки.
В эту минуту свет снова погас, и комната погрузилась в темноту. Пока другие искали спички и пытались зажечь фонари, Хантер говорил:
— Я думал, что уже все переловлены. Наверное, кого-нибудь упустил. Но не могу же я бегать туда каждую минуту. У меня там надежные люди.
Тондер зажег один фонарь, потом другой, и Хантер заговорил строже, обращаясь к Тондеру:
— Лейтенант, если у вас есть потребность высказаться, высказывайтесь, но только при нас. Враги не должны слышать такие разговоры. В городе обрадуются, если узнают, что у вас нервы не в порядке. Враги не должны этого слышать.
Тондер снова сел. Фонари светили ему прямо в лицо и шипели. Он сказал:
— Вот, вот! Враги повсюду. Мужчины, женщины, даже дети! Враги повсюду! Они выглядывают из-за дверей. Они подслушивают. Приоткрывается занавеска на окне, и за ней тоже видишь бледное лицо. Мы разбили их, мы победили везде, а они выжидают. Они покорные, но они выжидают. Мы завоевали полмира. А как в других местах, майор, также, как здесь?
И Хантер сказал:
— Не знаю.
— Вот, вот! — сказал Тондер. — Мы ничего не знаем. Пишут — все идет прекрасно. В завоеванных странах приветствуют наших солдат, приветствуют новый порядок, — голос у него дрогнул, и он стал говорить тише и тише. — А что пишут о нас? Что нас приветствуют, любят, устилают цветами наш путь? А здесь снега, и этот страшный выжидающий чего-то народ!
И Хантер сказал:
— Ну, все выложили. Теперь полегчало?
Прекл негромко постукивал кулаком здоровой руки по столу. Он сказал:
— Нельзя допускать такие разговоры. |