| На колесе громоздились ветки, а средь веток восседала я, в белом пышном платье и драной фате. Дом. Не гнездо, хотя гнездо лучше… море, мягкий песок… Море я люблю, но чайкою себя не ощущаю. …и детенышей живородить. Я замотала головой. Детенышей? Это и вовсе бред. Детеныши… да я их, конечно, любила, но исключительно чужих и на расстоянии. И чем больше было расстояние, тем крепче становилась моя к ним любовь. Ее хватало даже на то, чтобы с должным восторгом просматривать очередную сотню снимков, внимать рассказам и сочувствовать, когда сего требовала ситуация. Но свои… Нет, детей я не хочу. Детей я боюсь. Во младенчестве они розовые, обманчиво хрупкие и орут нечленораздельно. А подрастая, орут уже членораздельно, но от этого легче не становится. Откуда тогда… …дом. …замужество. Любая самка мечтает о сильном самце. Я не мечтаю. Не я мечтаю. Я отложила вилку и отодвинула тарелку с недоеденным стейком. Я была сыта и полна сил… и возмущения. — Прекратите, — сказала я, глядя в глаза рептилоиду, и тот дернулся, поспешно отвел взгляд, чем подтвердил самые страшные мои опасения. Меня зомбируют. — Это не я! Рептилоид поспешно вскочил. — Все равно прекратите, или… или… не знаю, что я с вами сделаю! — Вам не причинят вреда, — это произнес не рептилоид, голос я узнала, а вот существо… это хорошо, что я тараканов не боюсь, как не боюсь кузнечиков и прочих представителей инсектофауны. — Поверьте, все, что мы делаем, делаем исключительно для вашего блага. — Это… вы? Глупый вопрос. Если это и не он, то так и скажет… однако работает у меня фантазия. Может, очнувшись, стоит в писатели податься? Сочиню историю о любви без границ. В космосе. Продам… разбогатею… куплю себе новые туфли. — Прекраснейшую Агнию-тари смущает внешний мой вид? — существо произносило слова нараспев. — Мне сказали, что готовы вы принять естественное обличье мое. И существо повернуло голову к рептилоиду. — Готова, — подтвердил тот. — Она не собирается лишаться сознания. — Не собираюсь. Наверное, трудно упасть в обморок, уже в нем пребывая. Да и вид… пожалуй, несколько необычен, но и только. Ныне было в Ицхари что-то не от кузнечика даже, от богомола. Высокий. Хрупкий с виду, хотя я осознавала, что хрупкость эта — не более чем иллюзия. Хитиновый панцирь куда прочнее моих костей. Вытянутая голова с парой фасеточных глаз. Ветвистые усы-веера. Массивные, угрожающего вида жвалы, которые медленно шевелились, будто Ицхари что-то пережевывал. Выпуклая грудь с двумя парами конечностей. Узкая перемычка. Массивное, бледное брюшко, обернутое полупрозрачной тканью… точнее, сперва мне это показалось тканью, но потом я поняла. Не ткань. Крылья. — И не кричит. — Не кричу, — согласилась я. Странное спокойствие удивляло меня саму. Раздражал не столько вид Ицхари — подумаешь, насекомым уродился, всем по-разному в жизни не везет — сколько внушенное желание выйти замуж. А в том, что желание это мне внушили, я больше не сомневалась. — А… почему вы раньше… выглядели… иначе? — в общем-то вопрос логичный, странно, что задаю я его с трудом. На языке вертятся другие. О гнезде. О женихе… я затрясла головой и палец сунула в ухо. Не знаю, как они воздействуют на раненый мой мозг, но живой не дамся… — Мы действовали согласно установленному протоколу, — провозгласил рептилоид.                                                                     |