Разум и инстинкты подсказывали, что надо сидеть тихо-тихо и надеяться, что мой жених ушел недалеко… скажем, в кустики или, с учетом окружающего пейзажа, в камушки.

Вот сейчас вернется.

Или сейчас…

Или…

Время шло. Медленно так, как жевательная резинка, тянулось, а Нкрума не возвращался. И первое беспокойство сменилось другими, нехорошими мыслями. Бросил? Нет, он не похож на того, кто… а вот оставить на время… скажем, чтобы проверить, как там гости незваные…

…заухало сердце.

Вдруг он к усадьбе пошел?

И в ловушку попал?

Или его местные твари сожрали? Небось, здесь изрядно тварей водится, которые сожрать способны. И тогда я осталась одна?

Одинокая.

Несчастная.

Дева в башне, точнее в палатке… но от этого не легче… и надо бы еще подождать, только у мочевого пузыря собственные планы на жизнь имеются. И я… я ведь недалеко.

За палатку.

Писать в палатке — дурной тон. А больше я просто не выдержу… и если не уходить, то… то ничего дурного не случится.

Я выбралась из шелестящих листьев, которые поспешили сомкнуться. Сейчас наша постель больше всего напоминала кукурузный початок. И верхние листья начали подсыхать.

Камень в центре палатки был еще теплым и, значит, если Нкрума ушел, то не так давно: он бы не бросил меня замерзать. То есть, очень надеюсь, что не бросил бы.

Я коснулась стены, не слишком понимая, что делать: та выглядела сплошной. Но стоило тронуть, и по гладкой поверхности побежала трещина. Отлично. Надеюсь, войти будет не сложнее, чем выйти. Снаружи было… холодно.

И видела собственное дыхание. И холод на губах, на языке.

…я видела седой налет на камнях и палатке.

Острые иглы сосулек, крохотных, с полногтя… и ощущала холод сквозь пленку защитного костюма. А вот его как снимать-то? Я вдруг вспомнила, что мне говорили про эту колонию. В теории, если она поглощает всю влагу, то…

Нет уж. Теория теорией, а практика…

Я огляделась.

Два шага.

Вот к тому камню. Заблудиться невозможно: палатка видна издали, то есть я так думаю, но проверять не собираюсь.

— Извините, — сказала я обломку, который, кажется, был не просто так камнем, а куском статуи некогда величественной и грозной. — Но мне очень надо.

Одни штаны я сняла.

Вторые… чувствую, содрать их можно будет только с кожей. И как быть? Наверное, я бы долго еще думала, если бы вдруг серые пластины пола не треснули, выпуская огромную яйцевидную голову…

…организм среагировал быстрее меня.

И… и я осознала одновременно две вещи: во-первых, голова находилась между мной и палаткой, надежно перекрывая прямой путь, а во-вторых, из палатки вообще не стоило выходить.

Тепло появилось.

И исчезло.

А костюм мой потемнел. Так, об этом лучше не думать.

Голова медленно поднималась. Ее продолжала длинная суставчатая шея вида преотвратительного. Впрочем, и сама голова не отличалась особой красотой. Вытянутая. Сплюснутая с двух сторон, она радовала взгляд многочисленными выростами, больше похожими на бородавки.

Рожки.

Кажется, потеки застывшей слизи. Во всем этом прятались крохотные золотистые глазки. А вот пасть была огромной и полной острых крючковидных зубов. Так что надеяться на вегетаринские повадки твари не стоило.

Я икнула.

Голова покачнулась.

Мелкая чешуя блестела, словно жиром смазанная… а шея все тянулась и тянулась, слегка расширяясь.

— Вы не будете против, — сказала я, отмерев, — если я вас покину?

Голова склонилась набок, а из трещин на шее вывалились бледно-розовые перья, на концах которых мигом заблестели капли влаги.