– Тогда почему ты здесь спишь? – спросил Джош.

– Это долгая история, – ответила я.

– Ты бездомная?

– Нет. У меня есть дом.

– Так почему?.. Это как-то связано с моим отцом?

С чего бы начать? Я понятия не имела.

– Ага, – все-таки начала я. – Типа того. Или, по крайней мере, это началось с твоего отца. А теперь тут дело во множестве других вещей. Мне просто нравится быть на свежем воздухе. В помещении мне не хватает воздуха.

– У тебя клаустрофобия?

– Да. Может быть. Но только ночью.

– Ты спишь здесь каждую ночь?

– Да, теперь каждую.

– Так это была ты, – сказал Джош, – здесь, в канун Нового года?

– Ага, – ответила я. – Я была тут. Я пряталась. Вон там, в углу.

Я не знала, с чего это вдруг я стала такой открытой для его вопросов. В нем было что-то чистое, незапятнанное. Я посмотрела на него и подумала, что он меня поймет.

– Так ты слышала наш разговор?

– Слышала. Ты и твой друг собирались заявить о себе. Или что-то в этом роде.

– Ха. Да. Верно. Я думаю, мы понапрасну тратили время.

– Я подумала, вдруг вы задумали стрельбу в школе.

– Э-э-э, – кисло сказал Джош, – нет.

– Ладно. Итак, о чем вы говорили?

– О том, как мы собирались это изменить. В смысле, перестать быть невидимыми. Сделать нас «заметными».

– К черту это, – сказала я. – Серьезно. К черту все. Лучше пусть тебя не видят. Оставайся за кадром. Так будет гораздо лучше.

Мы на мгновение умолкли, затем Джош обошел экскаватор и сел рядом со мной.

– Значит, мой отец? От него был толк? В смысле, он был хорошим терапевтом?

Я пожала плечами.

– Да, в некотором смысле. Но в других – нет. Нет, мне нравились наши сеансы, и он действительно излечил меня от членовредительства. Но он кое-что оставил. Внутри меня. Оно все еще там.

– Что-то? Например?

– Это как рак. Он избавил меня от симптомов, но оставил опухоль.

– Вот дерьмо, – сказал Джош и внезапно добавил: – Я ненавижу своего отца.

Услышав это заявление, я прямо-таки оторопела.

– Правда? Почему?

– Потому что у него гребаный роман.

– Ого. Откуда ты это знаешь?

– Потому что я его видел. Он даже не прячется. А моя мама слишком мягкая, чтобы видеть, что происходит прямо у нее перед носом. В прошлом году они чуть не расстались, и, я думаю, тоже из-за его романа.

– Что значит, ты его видел?

– Значит то, что я его видел. С той девушкой. Как он прикасался к ее волосам и все такое прочее. И даже не пытался это скрыть. И это как… Моя мама – лучший человек на свете. Она такая милая, любящая и добрая, она готова на все ради кого угодно. Он же ведет себя так, будто может делать все, что ему придет в голову, а потом возвращается домой, и она готовит ему вкусную еду, и слушает, как он стонет о том, какая напряженная у него работа. Мне интересно, как может человек, чья работа состоит в том, чтобы заботиться о людях, укреплять их разум, лелеять и лечить, как он может делать то, что он делает с другим человеком каждый божий день его жизни. Меня тошнит от этого.

Мне так многое хотелось сказать. Но я просто зажала руки между колен, чтобы согреть их, и промолчала.

– И это одна из тех вещей, которые я хочу изменить в этом году. Как я уже говорил в канун Нового года.