— Она тоже была на свадьбе. Это тебя не удивляет, правда?

Обойдя стол, мама села напротив и пальцем смела в кучку невидимые крошки.

— Я и не сомневалась, что она там будет.

— А я вот надеялся, что нет. Глупо! Я ведь знал, что ее пригласили. С чего бы ей отказываться?

— Вы разговаривали?

Он быстро выбрал главное для матери:

— Лилька уверена, что со стороны Игоря это было сплошное отчаяние. Она считает, что он годами не мог пробиться к тебе, вот и…

Медленно поведя плечами, она проговорила, с заметным презрением кривя губы:

— Что это значит: не мог пробиться ко мне? Я была с ним.

— Разве?

— Фактически — да.

— А по-настоящему? — он опять задохнулся обидой: когда он целовал голубую жилку на Лилькиной груди, разве его губы она представляла?

Снова по балетному выпрямив спину, мать резко сказала:

— Из того, что произошло, следует, что он и не заслуживал настоящего!

— Или наоборот? Все это как раз потому и произошло, что ты не давала ему этого настоящего? — выкрикнул Саша. Его злость внезапно изменила вектор: вот кто во всем виноват! Если б Лилька с самого начала убедилась, что жалеть Игоря не за что, она и не раздула бы в себе этот истовый огонь сестры милосердия.

На секунду мать вздрогнула и напряглась от его крика, затем произнесла почти равнодушно:

— Странно, что мы говорим с тобой о любви, ты всегда избегал этой темы. Слышать не хотел… Надо было раньше объяснить тебе, что невозможно заставить себя полюбить кого-то.

— Когда ты звонила в Питер, мне показалось, что ты… несчастна.

— Налить еще чаю? — она щелчком стряхнула собранные крошки.

— Ты не ответила.

— Прости, пожалуйста, но ты ничего и не спрашивал. Я была оскорблена. И растеряна. Я никак не ожидала, что такое может случиться… Это было как-то… подло… с их стороны. Но я не была несчастна. Это совсем другое.

Саша едва удержался, чтобы не крикнуть: "Так какого же черта я мчался за пять тысяч километров, если ты не была несчастна?!" Пристальный взгляд матери остановился на его лице:

— Наверное, тебе и не стоило прилетать. Экзамены скомкал…

— Наверное, все же стоило! — раздражение так и кипело в нем, и было страшно оказаться грубым. — Чтобы сказать тебе, наконец, если ты сама не видишь. Игорь — живой человек. А мой отец… — Саша наспех поискал слово. — Это уже миф. Твой миф. Я, например, не уверен, что он был таким, как ты себе навыдумывала.

И про себя договорил: "Оказывается, женщины вообще склонны создавать фантомы. Я не знал…"

Продолжая что-то стряхивать с пальца, мать приподняла брови, и без того высокие, как у кинозвезды тридцатых годов.

— Ты заступаешься за Игоря?

— Он мне нравился, — через силу признался Саша. — Идиотизм, конечно, говорить об этом сейчас… Но я ведь знаю, что если б тогда, в детстве, не принял его, ты бы тоже ему отказала. Думаешь, я не ценю, что обо мне ты всегда думала больше? Но Игорь же мог хоть бочком втиснуться в твои мысли?

Словно прислушавшись из другой комнаты, он с недоумением подумал: "Я, в самом деле, заступаюсь за него? Зачем? Он ведь не смог освободить ее от отца".

— Может, я что-то путаю, но, кажется, ты сама говорила мне, что человек должен дорожить любовью, на него обращенной.

— Но не любого человека! Прости, пожалуйста, если б ты лучше помнил своего отца, то…

Он не собирался этого говорить.