— Ты не была счастлива в тот день…

— Но осталось ощущение солнечности…

Ничуть не насмешничая, Саша предложил:

— Напиши об этом. У нас с тобой было такое детство, о котором стоит написать.

В ее взгляде ему почудилась профессиональная цепкость.

— А ты не будешь против? Это ведь твоя история. Твой орган.

"Ага! — усмехнулся он, не выдав этого губами. — Все-таки попалась…"

— Я буду только "за", — он постарался сделать вид, что загорелся тоже: — Слушай, а что если мне написать на этот сюжет оперу? Что-нибудь вроде "Волшебного органа"? Нет, это смахивает на "Волшебную флейту"… Была еще и "Волшебная арфа" Шуберта, — Саша подавился смешком: — И "Волшебный рог мальчика" — вот, что мне подходит! Ты напишешь либретто?

— Не издевайся.

— Ладно. Я вполне серьезно. Тебе не хочется увековечить наше приключение?

— Разве для детей пишут оперы?

— О детях еще не значит для детей. Для них это слишком грустная сказка.

Лилька поежилась:

— Разве она никогда не была веселой?

«Что мне делать? — подумал Саша с тоской. — Если я сейчас скажу "никогда" и уйду, то — все. Уже нельзя будет вернуться. Но разве я смогу без нее? Как она говорила? Жизнь, мир, свет. Все для меня. Как существовать в темноте? Но с другой стороны, как жить, каждую секунду помня, что делишь ее с другим?!»

Он сказал:

— Грустные сказки дольше помнятся…

Глава 6

Вернувшись, он нашел мать немного осунувшейся, но при этом спокойной настолько, что это слегка пугало. Она даже не спросила, где Саша провел ночь. В том, как она сидела, прямая до неестественности, будто диван был без спинки, ему почудилась демонстрация непреклонности. И он не ошибся.

— Я решила, что мне нельзя уезжать отсюда, — голос ее прозвучал уверенно. Было похоже, что над этим она думала всю ночь.

— Начинается! — бросил Саша и прошел в свою комнату. Ему не терпелось сбросить одежду и ополоснуться, а потом надеть все чистое. Без этого он не мог вернуть себе присутствие духа.

Через дверь в ванную донеслось:

— Можешь считать, что у меня размягчение мозга, но для меня этот отъезд будет означать утрату веры.

— При чем здесь вера? — Саша уже держал душ в руке, но не включал воду, чтобы мать не обиделась.

— Я имею в виду веру… — она помедлила, — в свое будущее. Ты же знаешь, что, кроме тебя, оно связано только с одним человеком. И с этим домом. Здесь живо прошлое.

— Здравствуйте! — он даже взмахнул душем, хотя она не могла видеть. — Разве мы в этом доме жили все вместе? Ты уже все перепутала!

— Я помню, где мы жили! Но этот дом был последним, где Ян побывал.

На секунду перестав дышать, Саша медленно вобрал воздух и спросил:

— С чего ты взяла, что он здесь был?

— Я нашла его перчатки, — к ней опять вернулось это пугающее спокойствие.

— Когда?

— В первый же год. Он ушел из нашего дома в Латвии в этих перчатках. А здесь их забыл… Ян зачем-то приезжал к дяде. Почему старик ничего нам не сказал?

Присев на холодный бортик ванны, Саша уставился на рукоятку крана, похожую на маленький штурвал: "Так вот почему она продолжает ждать… Сказать? О господи, нет, конечно! Сейчас? Нет!"

— Почему ты ничего мне не говорила?

Ответ показался ему обдуманным давным-давно:

— Чтобы ты тоже изводился ожиданием? О, нет! Ты ведь принял то, что он погиб.