— Меня.

— Лилька! Очнись! Ты же не из тех, кто готов потешить свое самолюбие, унизив другого.

Она сделала еще шаг:

— Какое же в этом унижение? Разве любовь может унизить?

— Хватит уже говорить о любви! — закричал Саша и, почти не разбирая, куда идет, пошел в ее комнату, где было свежее, ведь он заранее открыл форточку, чтобы у Лильки не разболелась голова.

Не приближаясь, она крикнула вслед:

— Почему — хватит? Потому что ты, как твоя мама? Ты тоже никогда меня не любил!

Он даже остановился:

— Ах, вот как?

— Ты не уехал бы, если б любил! Или позвал бы меня с собой.

— Я занимаюсь целыми днями, — проговорил Саша сквозь зубы. — Ты даже представить не можешь — сколько! Я прихожу к себе только переночевать. Тебе это понравилось бы?

— Но ведь ты все равно возвращался бы…

Глядя в стену, за которой была Лилька, он с обидой проговорил:

— Что мы вообще обсуждаем? Если, как выяснилось, ты, чуть ли не с пеленок, влюблена в…

— Это совсем другое! — перебила она.

— То есть? — Саша и вправду не понял, о чем она говорит.

Лилька быстро вошла в комнату, и его поразило, каким свежим, совсем утренним стало ее лицо. Пытаясь удержать в себе то неприятие, которое до сих пор помогало оставаться на плаву, Саша насмешливо подумал: "Вот же здоровый организм! Никакого тебе похмелья…"

— Мы ведь были с тобой счастливы, — голос ее прозвучал диссонансом с тем свечением, что исходило от лица. Если б Саша только что не слышал ее признаний, уничтоживших его, то мог подумать, будто она страдает. Из-за него.

Он ответил неприятным голосом:

— Какая фальшивая фраза. И не только фраза.

— Неправда! — теперь она закричала первой. — Никакой фальши и в помине не было! Нам же было так хорошо вместе, так весело!

"Убью!" — задохнулся Саша и заорал в ответ:

— Потому что я представления не имел, что для тебя значит Игорь! Весело ей со мной было! Это не я — клоун! Думаешь, я прикоснулся бы к тебе хоть пальцем, если б знал, что в этот момент ты представляешь его?!

Лилька взвизгнула:

— Неправда!

Сверху резко постучали по стояку, и она испуганно понизила голос:

— Никогда такого не было. Я тебе клянусь!

— Ненавижу клятвы, — Саша все еще не мог отдышаться. — Мы даже в детстве друг другу не клялись.

— Не клялись…

Он опустился на ее скомканное одеяло. Простыня под рукой оказалась уже холодной, и это ощущение отозвалось в нем ознобом.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он, разглядывая смятый подол ее платья. — Я уже предложил отвезти тебя к нему. Что я еще могу для тебя сделать?

Ее губы шевельнулись, но Саша не разобрал.

— Что?

Кашлянув, Лилька повторила:

— Простить меня. Ты можешь простить меня.

— Ступай с Богом, дочь моя. Все?

— Я же серьезно!

— Зачем тебе понадобилось мое прощение? Надеюсь, ты не скажешь, что мы можем остаться друзьями… И вообще, мы с мамой скоро уедем, так что вряд ли когда и увидимся…

Она встрепенулась от этих слов, как птица, услышавшая выстрел:

— Уедете? Совсем? А… А я как же?

— А ты здесь при чем?

Прижав ко рту руку, Лилька смотрела на него с таким ужасом, будто он бросал ее в пустыне. И вспомнилось, как он сам ощутил то же самое: "После тебя — пустыня…" Только ведь она не могла такого чувствовать.