Разозлившись, Саша не смог рассчитать следующее движение, и, оступившись, столкнул ногой большой камень. Мальчику показалось, что и его сердце улетело следом. По крайней мере, оно точно куда-то рухнуло. Распластавшись на камнях, Сашка тяжело перевел дух и осторожно посмотрел вниз. Вроде бы никто его не преследовал. Может, они и внимания не обратили. Разве в горах камни не падают сами по себе?

Когда он добрался до вершины, сил хватило только на то, чтоб растянуться на ее плешивой макушке. Но залезть сюда было необходимо, чтоб разглядеть домик Игоря сверху, и рассчитать, где же находится та самая пещера. Без этого Сашка мог бы искать ее три года…

Заставив себя подняться и не прислушиваться к дрожи в ногах, Сашка пошел по краю, всматриваясь в то, что теперь оказалось внизу. Круживший неподалеку хищник поглядывал на него с неодобрением: мало того, что какой-то мальчишка забрался на обжитую им высоту, он был, к тому же, слишком велик, чтобы послужить добычей. Сашка явно не нравился птице.

Первым делом ему удалось заметить тех, с кем был Лилькин дедушка, и почему-то сразу же он увидел ту скалу, которую все они искали. Похитители были ближе к пещере, чем он, только они пока не знали, что скала рядом. Если, конечно, это была та самая скала, ведь Саша мог ошибиться, потому что видел ее сейчас с другой стороны. Не с обратной, но сбоку.

"Они совсем близко к домику Игоря! — испугался он. — А если мама выйдет прямо на них?"

Он побежал вниз, на ходу сглатывая поднявшуюся вновь обиду на отца: "Как он мог? Мама все ждет его… И мне придется ей сказать. Сам не мог, что ли?!"

И все же эта, сегодняшняя, боль была не настолько сильной, какой она могла быть, если б Саша узнал все это несколько месяцев назад. Он хорошо помнил, каково было тогда… Наверное, он просто успел отвыкнуть от отца за это время.

Ему начало казаться: он вспоминает, как отец говорил то, что могло подготовить к его исчезновению и жену, и сына — о необходимости полной свободы для творческой личности, о независимости от быта… Тогда эти рассуждения казались Сашке скучными и малопонятными, и он слушал их вполуха, занимаясь конструктором или читая. Ему и в голову не приходило, что это может быть так важно. Теперь же он со злостью думал, как же долго, оказывается, отец вынашивал это свое предательство, а они с мамой ни о чем и не подозревали. Или же только он один?

Спускаться было, вроде, и легче, но гораздо страшнее. Земля внизу покачивалась, норовила вообще ускользнуть куда-то, и Сашка то и дело взмахивал руками, пытаясь удержаться, хотя и не падал. Несколько раз он стыдливо подумал: "Хоть не видит никто…"

А потом вдруг вспомнил, что нет — видит. Постоянно смотрит. И, может быть, думает: "Того ли мальчика я отправил на помощь Себастьяну? Он ведь так ничего и не сделал. Только придумал для себя утешение".

— Да я и сам все время теперь буду о нем думать, — задыхаясь от бега и страха, сконфуженно пробормотал Саша, коротко взглядывая на небо. — Я же тоже беспокоюсь… Только это совсем даже не отговорка! Знаешь, я уверен, что теперь Себастьян точно будет знать, что дети не помешают ему стать великим. Некоторым отцам мешают, — он судорожно втянул воздух и громко выдохнул. — Ну, и ладно! Без него обойдемся.

Только обида не собиралась сдаваться так легко. Она больно цепляла за сердце вопросами: «Чем же я так мешал ему? Я-то думал, ему тоже было хорошо, когда он учил меня играть. Когда водил в Домский собор и показал, как управляться с органом. Вот там орган! Сто семнадцать регистров. Правда, отец называл его "тихоходом". Ему не нравилось, что виртуозно на нем не сыграешь. Но там был такой звук!»

Он и не заметил, как с мыслей об отце перескочил на воспоминания о тех немногих органах, какие ему доводилось слышать.