Саша знал, что и мама тоже… Ей нравилось, что Игорь смешит ее дома, но ужасала даже мысль о том, что она будет смотреть на то, как над ним смеются десятки людей. Похоже, только Лилька не испытывала неловкости, расспрашивая Игоря о работе. Саша объяснял это все той же ее детскостью…
Еще раз представив, как она потешно топчется на манеже с виноватым видом, а Игорь, переодетый грузной дамой, что-то сварливо ей выговаривает, веселя публику, Саша зажмурился от жалости, будто сам в этот момент стал этой девочкой, на все готовой, чтобы только быть рядом с мужчиной, однажды поразившим ее воображение тем, что был "живым клоуном". Вырядиться каким-то убожеством, упасть в опилки у всех на глазах, получить пинка… Разве он пошел бы на такое ради нее?
Возникло отвратительное ощущение, будто он предает мать этой своей жалостью не к ней. О собственной гордости, голос которой всегда звучно выделялся в хоре других чувств, Саша сейчас не помнил. Он больше думал о том, что не может просто выбросить Лильку из своей жизни, не увидев ее, не поговорив с нею, и мучился этим. Он уже забыл, как жил без Лильки…
— Это на какой рейс?
Человек за его плечом подслеповато щурился на табло. Саша сперва ответил ему, а потом сообразил, что стоит в очереди на регистрацию. И не сумел вспомнить, как оказался здесь.
Он нервно дернул ртом: "Мой автопилот уже включен". Наверное, со стороны это походило на усмешку, хотя ему казалось, что способность к смеху иссякла в нем. Не навсегда, разумеется, Саша не делал таких глобальных прогнозов. Разве бывает, чтобы человек ни разу не рассмеялся за остаток своей жизни? Смотря, конечно, каков этот остаток…
"Если наш самолет рухнет, мне уже не придется разбираться во всем, что случилось", — Саша обвел взглядом лица стоявших с ним рядом и устыдился своей готовности пожертвовать этими людьми. Он смиренно потоптался вместе с ними перед выходом на летное поле, все реже сглатывая ярость, которая стала жиже и прохладней. По крайней мере, ощущения, будто все внутренности сжирает изжога, больше не было.
Зато в подобии автобуса, который вез их к самолету, некстати вспомнилось, что, по сути дела, билет куплен на деньги Игоря, хотя тот сейчас был меньше всех заинтересован в том, чтобы Саша вернулся. Игорь перечислял ему каждый месяц, а Саша понемногу откладывал, отказывая себе то в одном, то в другом, и частенько ужиная в гостях, потому что его охотно приглашали. Этих сбережений как раз хватило на самолет…
"Противно, — подумал Саша, устраиваясь у окна в седьмом ряду экономического класса. — Как будто он заранее откупился. Было у него это в мыслях? Как вообще такое произошло?"
Если б Саша хоть на секунду мог поверить, что Игорь изнасиловал ее, заставил, ему сразу стало бы легче дышать. Но если б это в самом деле было так, мама вообще не позвонила бы ему. Если б дело было в одном Игоре… Она уберегла бы своего сына от всего, что касалось бы его не напрямую, но могло расстроить. Саша знал это.
Почему-то он ни разу не подумал о том гигантском возрастном разрыве между Игорем и Лилькой, который всегда казался ему непреодолимым. То есть он вообще не допускал такой возможности… Он, уже трижды перечитавший "Лолиту"… А Лилька, к тому же, и не была больше двенадцатилетней девочкой.
О том, что она тоже взрослеет, Саша догадался из ее февральского письма. В нем было: "Сон всегда наплывает лицами. За ними нет людей, это лишь проекции возможных личностей, пока существующих только в моем воображении. И все же, как бы они ни были условны, в их власти увлечь меня в забытье, где я беспомощна и безвольна. Там все происходит помимо моих желаний и не желаний. И мне никогда не удается понять, что это — сон.
Среди лиц мелькают и знакомые: так в моих снах пересекаются разные миры. Только твое лицо никогда не снится мне. |