— Но при всей его опасности похищать людей?… Сегодня?… Просто не укладывается в голове!

   Самолюбивый, обидчивый и наивный — как все это умещается в одном человеке7 Лавр не то, чтобы удивился — позавидовал. У него никак не получалось такое совмещение. Наивность выжгла трудная жизнь, самолюбием он никогда не болел, а обиду научился скрывать.

   — Видишь ли, мальчик, твое «сегодня» кончается за московской кольцевой дорогой. Еще верст через пятьдесят начинается «вчера» или «сто лет тому назад». Учти при наезде на Окимовск…

   Лавр хотел добавить еще несколько слов, увязав их с глупым начинанием будущего предпринимателя, но помешала настойчивая трель мобильника.

   — Это у тебя, папа. Мне в такой час никто звонить не рискует.

   Лавр включил трубку. В ней — трудное мужское дыхание. Будто тяжелобольной человек пытается что-то сказать важное, но ничего не получается — слышны только всхлипы и стоны. Наконец, трубка ожила.

   — Привет. Ты где?

   Знакомый, до чего же знакомый голос с едва заметной хрипотцой заядлого курильщика! Такое не забывается.

   Федечка увидел, как глаза отца залил расплавленный свинец, как окаменело лицо и на скулах набухли желваки.

   — Интересуетесь где я? Разумеется, в постели… Кто это? Плохо слышно… Алло! Сигнал не доходит! Если вы меня слышите, перезвоните завтра утром. Я буду целый день в новой квартире… Алло! Алло! — отключив мобильник и спрятав его в карман пиджака, Лавр снял очки и ладонями потер лицо. Желваки исчезли, но свинец в глазах остался. — Дюбель звонил…

   — Кто это?

   — Помнишь небритого мужика, который сорвал нам семейный обед в забегаловке?

   — Я его не запомнил… И что он хочет?

   Ольга, вроде, прикрыта, сын — со мной, лихорадочно думал Лавр. Будто решал уравнение с множеством неизвестных. Будет искать? Пусть ищет. А потом наступит моя очередь. Найду и отправлю по месту постоянного жительства — к Сатане!

   Федечка терпеливо ожидал ответа. Он уже догадался — отцу звонил не знакомый или приятель — злейший враг. Такой же, как для него — Мамыкин. Но одно дело догадываться, совсем другое — знать.

   Немую сцену нарушил Санчо.

   — Ну, что, господа хорошие, долго продолжатся ваши посиделки? Это самое… мы едем или разрешается вздремнуть?

   — Погоди с дремотой! Русик пусть останется здесь с женщинами. И еще кого-нибудь свистни.

   Санчо мигом забыл не только про одолевающий его сон — вообще обо всем. Добродушная физиономия напряглась, превратилась в звериный оскал.

   — Что случилось?

   — Дюбелек наклюнулся. — нарочито презрительно отмахнулся Лавр. — Интересуется, по каким норкам мышки разбежались.

   Санчо покосился на ничего не понимающего Федечку. Ответил спокойно с такой же показной пренебрежительностью.

   — До чего же беспардонный тип! Звонит среди ночи… это самое… беспокоит. Мог бы поинтересоваться утром, как поступают все порядочные граждане.

   — Не хочет утром. Гордыня заела.

   Федечка смотрел на театральное представление, бесталанно разыгрываемого двумя «актёрами», молчал и улыбался. Он уже всё понял: друзья задумали серьёзную операцию, скорей всего, по спасению Леркиного брата.