К огню заботливый старик

 Простер немеющие руки.

 Приметы долголетней муки,

 Согбенны кости, тощий лик,

 На коем время углубляло

 Свои последние следы,

 Одежда, обувь — все являло

 В нем дикость, нужду и труды.

 Но кто же тот? Блистает младость

 В его лице; как вешний цвет

 Прекрасен он; но, мнится, радость

 Его не знала с детских лет;

 В глазах потупленных кручина;

 На нем одежда славянина

 И на бедре славянский меч.

 Славян вот очи голубые,

 Вот их и волосы златые,

 Волнами падшие до плеч…

 Косматым рубищем одетый,

 Огнем живительным согретый,

Старик забылся крепким сном.

 Но юноша, на перси руки

 Задумчиво сложив крестом,

 Сидит с нахмуренным челом.

 Уста невнятны шепчут звуки.

 Предмет великий, роковой

 Немые чувства в нем объемлет,

 Он в мыслях видит край иной,

 Он тайному призыву внемлет…

 Проходит ночь, огонь погас,

 Остыл и пепел; вод пучина

 Белеет; близок утра час;

 Нисходит сон на славянина.

 Видал он дальные страны,

 По суше, по морю носился,

 Во дни былые, дни войны

 На западе, на юге бился,

 Деля добычу и труды

 С суровым племенем Одена,

 И перед ним врагов ряды

 Бежали, как морская пена

 В час бури к черным берегам.

 Внимал он радостным хвалам

 И арфам скальдов исступленных,

 В жилище сильных пировал

 И очи дев иноплеменных

 Красою чуждой привлекал.

 Но сладкий сон не переносит

 Теперь героя в край чужой,

 В поля, где мчится бурный бой,

 Где меч главы героев косит;

 Не видит он знакомых скал

 Кириаландии печальной,

 Ни Альбиона, где искал

 Кровавых сеч и славы дальней;

 Ему не снится шум валов;

 Он позабыл морские битвы,

 И пламя яркое костров,

 И трубный звук, и лай ловитвы;

 Другие грезы и мечты

 Волнуют сердце славянина:

 Пред ним славянская дружина,

 Он узнает ее щиты,

 Он снова простирает руки

 Товарищам минувших лет,

 Забытым в долги дни разлуки,

 Которых уж и в мире нет.

 Он видит Новгород великий,

 Знакомый терем с давних пор;

 Но тын оброс крапивой дикой,

 Обвиты окна повиликой,

 В траве заглох широкий двор.

 Он быстро храмин опустелых

 Проходит молчаливый ряд,

 Все мертво… нет гостей веселых,

 Застольны чаши не гремят.

 И вот высокая светлица…

 В нем сердце бьется: «Здесь иль нет

 Любовь очей, душа девица,

 Цветет ли здесь мой милый цвет,

 Найду ль ее?» — и с этим словом

 Он входит; что же? страшный вид!

 В достеле хладной, под покровом

 Девица мертвая лежит.

 В нем замер дух и взволновался.

 Покров приподымает он,

 Глядит: она! — и слабый стон

 Сквозь тяжкий сон его раздался…

Она… она… ее черты;

 На персях рану обнажает.

 «Она погибла, — восклицает, —

 Кто мог?.