– Если что?…

Мать Моны с улыбкой фокусника, показывающего особенно удачный трюк, кивает в сторону двора.

Мона поднимает глаза.

Перед ее домом растет дерево. А с нижней ветки свисают крошечные розовые качели.

Зажмурившись, Мона отворачивается.

– Я бы помогала, когда она плачет ночь напролет, – слышит она голос матери. – Я бы присматривала, пока ты вздремнешь часок в спальне. Я бы помогала разбираться с потопом – так бы мы называли переполнившиеся памперсы. – Она смеется не без горечи, будто в свое время намучилась с такими вещами и Мона могла бы об этом вспомнить… «Ничего подобного. Она все это выдумывает. Все это выдумки». – Я бы всегда была под рукой, чтобы рассказать, чем кормить, а чем не надо, и показать, как хранить бутылочки, и что делать, когда режутся зубки. Я всегда была бы с тобой. С ней.

Мона мотает головой.

– Нет. Нет!

– Что – нет? Почему – нет?

– Я потеряла ребенка, мама. – Мона чувствует влагу на щеках. – Потеряла. Это тяжело, и видит бог, как бы я хотела, чтобы этого не случилось, но вот случилось.

– Но ты могла бы ее вернуть. Уже вернула.

– Но ведь на самом деле она не моя? Она нужна тебе для своих целей, я знаю. Что останется мне, когда ты возьмешь свое?

Мать не отвечает.

– Так что ты вернешь мне, когда все это кончится? Настоящую девочку? Мою настоящую дочь? Или еще одну версию, выкраденную бог знает где?

Мать будто не слышит, не отвечает на вопросы. Она просто улыбается и говорит:

– Ты была бы счастлива.

– Нет. Не была бы. Это всего лишь… картинки, мама. Они ненастоящие, нет.

Мона смаргивает новые слезы. А когда открывает глаза, она снова в техасском доме восьмидесятых годов.

– Уверена? – спрашивает ее мать. – Может быть, ты не представляешь, что я могла бы…

Мона заставляет себя вспомнить, где они, что происходит и что на самом деле представляет собой ее мать, и тогда у нее вырывается вопрос:

– Зачем тебе моя дочь? Ты хочешь ей зла?

– Зла твоей дочери? Нет, нет, любовь моя. Ни за что.

– Но зачем-то она тебе нужна. Зачем?

– Я хочу заботиться о твоей малышке. Хочу уберечь ее от опасности – совсем, навсегда.

Моне никогда не доводилось слышать столь мучительной искренности.

– Я не хочу мучить тебя, Мона, любовь моя, не хочу говорить, что ты о ней не заботилась… но ведь она умерла, Мона. Она умерла. Ты не сумела ее уберечь, и она умерла.

Мона склоняет голову.

– Не по моей вине.

– Может быть и нет, но ты не смогла этого предотвратить. А я сумею, любовь моя. Позволь мне помочь. Я хочу позаботиться обо всех вас. Спасти от опасности. Я хочу помочь.

При этих словах что-то в сознании Моны встает на место, словно штырек входит в паз. Как там говорил мистер Первый?…

– Спасти всех от опасности, – тихо повторяет Мона.

– Да.

Мона начинает соображать. И старается скрыть участившееся дыхание.

– Что не так, дорогая? – спрашивает ее мать.

– Ты это и раньше говорила, да?

– Я? Когда?

– Когда переносила сюда свою семью. Остальных детей. Ты привела их сюда, чтобы спасти всех от опасности.

Что-то мелькает в глазах ее матери.

– Это они тебе рассказали?

– Да.

– Да, но я же была права, – говорит мать. – Наш мир на той стороне… рушился.