|
Потом он свернул на Каннингем‑роуд. По этой грязной дороге быстрее было бы сейчас идти пешком. Ее никто и не думал посыпать солью, и поверхность напоминала хоккейную площадку. Кардинал ехал на первой передаче. Тьма вокруг была такая непроницаемая, что он уже засомневался, разглядит ли отцовский дом, но, когда он с трудом миновал последний изгиб Каннингем‑роуд, из‑за туч вышла луна, и между деревьями стал виден белый дом, а на фоне освещенного луной облака – темный силуэт медной белки, с носа и хвоста у нее свисали сосульки.
В доме было темно. Кардинал, обойдя его вокруг, поднялся на заднее крыльцо. Изнутри пробивалось фосфоресцирующее сияние. Отец, услышав шум, подошел к двери. На нем было пальто. – Какого черта ты сюда явился? – Я тоже рад тебя видеть, папа. Заехал посмотреть, как ты тут. – Все отлично, спасибо. – Отец смотрел на него из полутемной кухни. За его спиной посвистывала переносная лампа на батарейках. – Но у тебя нет электричества. – Ты не поверишь, Джон, но я об этом догадался еще до твоего приезда. – Папа, но у тебя и отопления нет. Почему бы тебе не переночевать у нас? – Потому что мне и здесь неплохо. Сейчас не холодно, у меня есть лампа «Коулмен» и хорошая книжка. А еще транзистор и походная печка «Коулмен», на случай, если понадобится согреть воды. – Не стоит пользоваться этой печкой. Она выделяет угарный газ, ты отравишься. Отец прищурился: – Я об этом знаю. Я буду ею пользоваться на крыльце. – Поехали к нам, папа. Может быть, электричество еще несколько часов не включат. – Мне и здесь хорошо. А теперь… или ты еще что‑то хотел? – Папа… – Спокойной ночи, Джон. Да, кстати, как ты съездил в Монреаль? – Отлично. Слушай, если ты одну ночь проведешь с нами, это еще не будет означать, что ты совершенно беспомощен. Пойми ты, сейчас ледяная буря. Тебе не кажется, что ты поступаешь неразумно? – Никогда мне не нравился Монреаль. Наверное, потому что я не говорю по‑французски. Никогда не видел необходимости учить этот язык. В общем, спасибо, что навестил, Джон. Надеюсь, во вторник заедешь ко мне пообедать. – Папа, господи, ну что ты собираешься делать? Спать под десятью одеялами? – Именно так. И не под десятью. У меня есть пальто и спальный мешок, и я устроюсь перед камином. – На чем? – На матрасе, черт бы тебя побрал. Все уже подготовлено. Не беспокойся. – Ты что, сам тащил матрас? У тебя сердце уже не годится для таких нагрузок. – Спасибо, что напомнил. Но если бы я попросил тебя помочь мне его перетащить, ты бы мне стал читать нотации насчет того, чтобы я перебирался к вам. Ты что, не видишь, что мне тут хорошо? Неужели в это так трудно поверить? Я каким‑то образом заботился о себе тридцать четыре года, пока ты не родился, и сейчас я тоже отлично могу о себе позаботиться. Через часок‑другой починят электричество, и спорить будет вообще не о чем. Да и сейчас не о чем. Спокойной ночи. – Я положу на крыльцо еще дров, – сказал Кардинал, но отец уже закрывал дверь. Когда Кардинал свернул с холма Эйрпорт‑хилл на Алгонкин‑роуд, город, обычно сверкавший в темноте, словно шкатулка с фальшивыми бриллиантами, теперь лежал перед ним озером мрака. Сильно пахло древесным дымом. Когда вышла луна, стали видны столбы дыма, тянувшиеся на восток, как молодые деревца, словно весь город плыл на запад. Не горели даже светофоры. По пути к Мадонна‑роуд Кардинал насчитал шесть команд электриков, в разных местах трудившихся на линии. Подойдя к дому, он какое‑то время постоял, прислушиваясь. Он сам не знал, чего ждет. Если за ним явится Бушар, вряд ли это случится в такую ночь. |
