Пожимаю плечами. Потом иду вызволять свой любовный груз.

Даже после открытия багажника Манус не шевелится. Колени прижаты к локтям, руки сложены у лица, ноги подвернуты к заднице, - Манус как зародыш в армейском прикиде. А что его окружает - я сначала не заметила. У меня сегодня ночью был большой стресс, поэтому - извините, что я не приметила это еще у дома Эви, но повсюду вокруг Мануса блестят серебряные предметы. В багажнике его "Фиата" пиратские сокровища и другие вещи.

Реликвии.

Вот свечка - длинная белая свеча.

Брэнди срывается с сиденья и тоже подходит посмотреть.

- Ни хрена себе! - говорит Брэнди, закатывая глаза. - Ни хрена себе!

Вот пепельница, то есть нет, это глиняный отпечаток ладошки, прямо возле не приходящей в сознание жопы Мануса. Такие отпечатки делают в начальной школе, вдавливая руку в жестянку с сырой глиной, для подарка ко Дню матери.

Брэнди откидывает со лба Мануса прядь волос.

- Очень-очень милый, - говорит она. - Но, кажется, с поврежденным мозгом.

Очень накладно пытаться среди ночи объяснить Брэнди в письменном виде, что Манус с повреждением мозга - уж слишком здорово.

Жаль, что это всего лишь валиум.

Брэнди снимает "Рэй-Бэнсы" чтобы взглянуть получше. Стаскивает шарф "Гермес" и встряхивает волосами, распуская их, смотрясь отлично, кусает губы, облизывает их до блеска, на всякий случай, если Манус проснется.

- Хорошеньких парней, - замечает Брэнди. - Обычно лучше кормить барбитуратами.

Я запомню.

Тащу Мануса вверх, усаживая его в багажнике, его ноги свисают за бампер. Глаза Мануса, мощно-голубые, трепещут, моргают, трепещут, щурятся.

Брэнди склоняется, чтобы он мог взглянуть на нее ближе. Мой брат всеми силами пытается украсть у меня жениха. В этот миг я хочу, чтобы вообще все подохли.

- Вставай, солнышко, - говорит Брэнди, поддерживая рукой подбородок Мануса.

А Манус щурится:

- Мамочка?

- Вставай, солнышко, - повторяет Брэнди. - Все хорошо.

- Уже? - спрашивает Манус.

- Все хорошо.

Тихий шипящий звук, будто шум капель дождя по крыше палатки или брезенту убирающегося верха машины.

- О Господи, - восклицает Брэнди, делая шаг назад. - О Боже ты мой!

Манус моргает и пялится на Брэнди, потом на свою промежность. Одна штанина его армейского прикида темнеет, темнеет, темнеет до колена.

- Очень милый, - говорит Брэнди. - Но он только что намочил себе штанишки.

Переключимся обратно, на пластическую хирургию. Перенесемся в счастливый день, когда все срослось. Пару месяцев у тебя с шеи свисала длинная полоска кожи - да не одна полоска. Скорее там будет стеблей около полудюжины, потому что все равно за один раз можно сделать несколько, чтобы пластическому хирургу вышло побольше ткани для работы.

Для реконструкции приходится около двух месяцев сидеть со всеми этими длинными болтающимися кожаными полосками на шее.

Говорят, что первым делом люди замечают в тебе глаза. С этими надеждами можно смело расстаться. Выглядишь ты вроде побочного мясного продукта, слепленного и выплюнутого кухонным комбайном "Ням-ням".

Как расклеившаяся под дождем мумия.

Как сломанная игрушечка

Эти полоски теплой кожи, шлепающие тебя по шее, - хорошая живая ткань, подпитываемая кровью. Хирург поднимает каждую полоску и прикрепляет ее заживший конец к твоему лицу. Таким образом, кожная масса пересаживается, прививается к лицу без прекращения притока крови. Весь этот кожаный мешок подтягивают и придают ему грубую форму челюсти. На шее, в местах, где была кожа, остаются шрамы. Челюсть получается массой привитой ткани, которая, как надеются хирурги, срастется и удержится на месте.

Весь следующий месяц надеешься вместе с хирургами. Весь месяц прячешься в больнице и ждешь.