За полторы недели до смерти Хезер Лесли написала:

«На руке синяк. Спросила ее. Говорит, на физ-ре ей дали мячом. Но больше похоже, что ее крепко сжимали. Синяк узкий и растянувшийся, будто следы пальцев, от мяча обычно остаются круглые пятна».

Прочти я это тогда, посмеялась бы. С каких это пор Лесли стала экспертом по синякам? Но сейчас думаю о Наталии. О фотографии, где у нее под глазом синяк.

Дрожа всем телом, переворачиваю страницу и натыкаюсь на ту, что начала в доме Лесли.

Перечитала первое предложение, что Хезер стала бояться. Оказывается, все зашло так далеко, что она решила порвать с Хадсоном.

А потом, за день до вечеринки в честь приближающегося Хэллоуина Лесли записала своим дурацким почерком:

«Всю неделю Хезер говорила, что не собирается идти на вечеринку. Сегодня за ужином зашел разговор о вылазке к соседям за сладостями. Я поделилась мыслями о семейных костюмах. Она вдруг сказала, что передумала, Хадсон ее уговорил. Не похоже, что ей так хочется идти на вечеринку. Не хочу, чтобы она туда шла. Но Джеймс настаивает, что каждый Хэллоуин она проводила с Хадсоном. Не пойдет в этот раз – будет потом жалеть. Как же мне хотелось, чтобы он хоть раз меня поддержал. Уверена на все сто: Хадсон для него – идеал. Сын, которого никогда не было. Ну почему он идет мне наперекор?»

Тяжело сглатываю. Я и представить себе не могла, что Лесли относилась так к Хадсону еще до смерти Хезер. Хотя я понимаю, почему она со мной об этом не говорила. Говорить матери плохое о ее ребенке, обвинять его в жестокости – так и дружбу погубить можно.

Кажется, она не раз обсуждала это с Джеймсом. Дочитывая дневник, я стала замечать, как рушится их брак. Как он пренебрегал ее чувствами: то предлагал разобрать вещи в комнате Хезер, хотя Лесли не была еще к этому готова, то говорил ей бросить свои домыслы начет Хадсона.

Пока я размышляла над тем, что прочла, слово «ШЛЮХА» не выходило у меня из головы. Впервые это слово зазвучало в мой адрес после смерти Мака: так за спиной меня называли те, кого я считала своими друзьями. Этим же словом в меня бросались в Интернете рассерженные фанаты.

Вроде той анонимной дряни, что оставила комментарий под записью о смерти Молли.

Я потянулась к тумбочке и достала золотые часы. Водя кончиками пальцев по гравировке, все думаю и думаю, что в них-то и кроется разгадка. Понять бы какая…

Со свистом над ухом пронесся порыв ветра. За спиной раздался грохот, будто кто-то из ружья выстрелил. Закрыв уши руками и крепко зажмурившись, я пригнулся. Услышав смех сестры, разлепил веки. Она стояла рядом и хихикала.

Меня колотило, я посмотрел через плечо.

У меня сердце в пятки ушло, будто на американских горках прокатился. У стены по всему полу валялись осколки маминой любимой вазы.

Господи, она что, целилась мне в голову?

– Что происходит? – смотря на нас широко раскрытыми глазами, в комнату влетела мама.

Увидев разбитую вазу, мама зажала рот руками. Я заметил, как участилось ее дыхание. Я попятился, чтобы она не могла до меня дотянуться.

– Живо в комнату! Поговорим позже. Сейчас я слишком зла.

Я посмотрел на то место, где стояла сестра, но там уже никого не было.

– Но мама, я не…

– Живо!

Она подошла, глядя на меня сурово. Сорвавшись с места, я выскочил в коридор и побежал по лестнице. Пробегая мимо комнаты сестры, я заметил, что она лежит на кровати и читает книгу. Разозлившись, я остановился. Оглянулся: мамы не видно. Слышно, как внизу она собирает осколки вазы.

Время пришло.

Я зашел к сестре в комнату.

– Энди.