| Отсюда  все  так  же открывался прелестный вид на реку и город. Я опустился на пустую скамейку:
 полчаса, только полчаса, а потом я пойду к Мартенсу.
 В соборе зазвонили колокола. Я был так возбужден, что физически,  телом
 ощущал колебание звуков. Это было  похоже  на  теннис,  в  котором  игроки
 обменивались мячами, поочередно посылая их друг другу.
 И одним из игроков был я - тот, прежний, пораженный страхом и  боязнью,
 не смеющий даже задуматься над своим положением. Другим  был  тоже  я,  но
 только новый, вовсе не  желающий  задумываться,  идущий  на  риск,  словно
 ничего другого и не оставалось. Любопытная форма шизофрении, при которой в
 качестве зрителя присутствует еще третий - сдержанный  и  беспристрастный,
 как судья на ринге,  но  одержимый  настойчивым  желанием,  чтобы  победил
 второй.
 Я хорошо помню эти полчаса.  Помню  даже  свое  удивление  тем,  как  я
 клинически-холодно анализировал свое состояние.
 Мне казалось порой, что я стою в  пустой  комнате.  На  противоположных
 стенах висят зеркала, отбрасывают мой облик в зияющую бесконечность, и  за
 каждым моим отражением вырисовывается другое,  выглядывающее  из-за  плеч.
 Зеркала старые, темные, и никак не удается рассмотреть, какое  же  у  меня
 выражение лица: вопросительное, печальное  или  исполненное  надежды.  Все
 расплывается, меркнет в серебристом сумраке.
 Рядом со мной на  скамейку  села  женщина.  Не  зная  ее  намерений,  я
 подумал: может быть, под властью варваров и эти вещи низведены  до  уровня
 военных  упражнений?  Я  поднялся  и  пошел  прочь.  Женщина  позади  меня
 засмеялась. Я никогда не забуду тихий, слегка  презрительный,  жалостливый
 смех незнакомой женщины у старого городского вала в Оснабрюке.
 
 
 
 4
 
 Приемная Мартенса была пуста. Растения с длинными, блестящими  листьями
 стояли на этажерке у  окна.  На  столике  лежали  журналы.  С  обложек  их
 смотрели  физиономии  нацистских   бонз,   солдаты,   марширующие   отряды
 гитлеровской молодежи.
 Раздались быстрые шаги, вошел Мартенс. Он взглянул на меня, снял  очки,
 прищурился. Свет был слабый, и он  не  сразу  узнал  меня.  К  тому  же  я
 отпустил усы.
 - Это я, Рудольф, - сказал я. - Иосиф.
 Он предостерегающе поднял руку.
 - Откуда ты явился? - прошептал он.
 Я пожал плечами. Разве это было важно?
 - Я здесь, это главное. Ты должен мне помочь.
 Он вопросительно посмотрел на меня.  Его  близорукие  глаза  в  неясном
 освещении комнаты казались мне глазами рыбы, плавающей за толстым  стеклом
 аквариума.
 - Тебе разрешено пребывание здесь?
 - Я сам себе разрешил.
 - Так ты перешел границу?
 - Не все ли равно? Я сейчас здесь для того, чтобы увидеться с Еленой.
 Он промолчал.
 - И только ради этого ты явился?
 - Да.
 Я вдруг успокоился. Странно, я не чувствовал себя  уверенно,  пока  был
 один.
 |