|
Скажи ей, что я здесь, если тебе покажется, что это можно сделать, И спроси, как я могу с ней увидеться. - Когда идти? - Немедленно. Когда же еще? Он оглянулся. - А где же ты перебудешь это время? Здесь небезопасно. Жена будет ждать меня и может послать сюда прислугу. Она привыкла, что я после приема поднимаюсь к себе наверх. Можно запереть дверь, но это все равно бросится в глаза. - Нет, я не хочу, чтобы ты меня запирал, - возразил я. - Жене ты можешь сказать, что пошел навестить пациента. - Нет, скажу ей после. Так будет лучше. В глазах его мелькнула искорка, и он будто слегка подмигнул. Это напомнило мне наши давние мальчишеские проказы. - Я буду ждать в соборе, - сказал я. - Церкви теперь почти так же безопасны, как в средние века. Когда тебе позвонить? - Через час. Скажешь, что звонит Отто Штурм. Как я тебя смогу найти, если вдруг понадобится? Не лучше ли тебе побыть где-нибудь возле телефона? - Где телефон, там опасность. - Может быть, - несколько мгновений он стоял как бы в нерешительности. - Скорее всего, ты прав. Если меня не будет дома, позвони еще раз или укажи, где ты находишься. - Хорошо. Я взял шляпу. - Иосиф, - сказал он. Я обернулся. - Ну, а как ты там, за границей? Совсем один? - Да, почти так. Один. Не совсем, правда. А ты здесь? Как будто не один - и в то же время один? - Да, - он прищурился. - В общем, плохо, Иосиф Все плохо. Но внешне все выглядит блестяще. Я пошел к собору по самым пустынным улицам. Это было недалеко. Мне повстречалась рота солдат. Они пели незнакомую песню. На соборной площади я опять увидел солдат. Чуть поодаль, у небольшой церкви, стояла плотная толпа человек в двести или триста. Почти все были в фашистской партийной форме. Слышался громкий голос, но оратора не было. Наконец, на небольшом постаменте я увидел черный громкоговоритель. Резко освещенный прожекторами, холодный, бездушный автомат стоял перед толпой и орал о праве на завоевание всех немецких земель, о великой Германии, о мщении, о том, что мир на земле может быть сохранен только в том случае, если остальные страны выполнят требования Германии и что именно это и есть справедливость. Стало ветрено. Ветви деревьев качались, бросая беспокойные, колеблющиеся тени на лица людей, на орущую машину и на немые каменные фигуры сзади, у церковной стены. Там были изображены распятые Христос и два грешника. На лицах у всех слушателей застыло одинаковое, идиотски-просветленное выражение. Они верили всему, что орал автомат. Это походило на странный массовый гипноз. И они аплодировали автомату, словно то был человек, хотя он не видел, не слышал их. Мне показалось, что пустая, мрачная одержимость - это знамение нашего времени. Люди в истерии и страхе следуют любым призывам, независимо от того, кто и с какой стороны начинает их выкрикивать, лишь бы только при этом крикун обещал человеческой массе принять на себя тяжелое бремя мысли и ответственности. |
