Изменить размер шрифта - +
  Говорю  о  Елене  Юргенс.  Теперь  ты
понимаешь?
   - Теперь я окончательно ничего не понимаю, - сказал он с  раздражением.
- У меня сейчас прием больных...
   - Могу я прийти к тебе во время приема, Рудольф? Ты очень занят?
   - Простите, пожалуйста. Я вас не знаю, а вы...
   - Громовая Рука, это ты, старина?
   Наконец-то я  догадался  употребить  одно  из  тех  имен,  которыми  мы
называли друг друга в детстве, играя в индейцев. Это  были  фантастические
прозвища из романов Карла Мая [Карл Май (1842-1912) - плодовитый  немецкий
писатель, автор многочисленных романов о североамериканских индейцах].  Мы
с наслаждением поглощали их, когда были подростками.
   Секунду трубка молчала. Потом Мартенс тихо сказал:
   - Что?
   - Говорит Виннету, - отозвался я. - Неужели ты забыл старые имена? Ведь
это из любимых книг фюрера.
   - Да, да, - согласился Мартенс.
   Всем было известно, что  человек,  развязавший  вторую  мировую  войну,
хранил у себя в спальне тридцать или больше томов приключенческих  романов
об индейцах, ковбоях, охотниках.  Эти  вещи  навсегда  остались  для  него
излюбленным чтивом.
   - Виннету? - недоверчиво повторил Мартенс.
   - Да. Мне нужно тебя видеть.
   - Я не понимаю. Где вы?
   - Здесь. В Оснабрюке. Где мы можем встретиться?
   - У меня сейчас прием больных, - машинально повторил Мартенс.
   - Я болен. Я могу прийти во время приема?
   - И все же я ничего не понимаю, - повторил Мартенс. На этот раз  в  его
голосе я почувствовал решимость. - Если вы больны, приходите,  пожалуйста,
на прием. К чему этот спешный вызов по телефону?
   - Когда?
   - Лучше всего в половине восьмого. В половине восьмого, - повторил  он.
- Не раньше...
   - Хорошо. В половине восьмого.
   Я положил трубку. Я снова был весь мокрый от пота.
   Медленно я  пошел  к  выходу.  На  небе  висел  бледный  месяц.  Он  то
выглядывал,  то  скрывался  за  рваными  облаками.  Через   неделю   будет
новолуние. Удобно для перехода границы.
   Я взглянул на часы. Оставалось еще сорок пять  минут,  С  вокзала  надо
было уходить. Всякий, кто долго  околачивается  здесь,  неминуемо  вызывал
подозрение.
   Я отправился вниз по самой темной и пустынной  улице,  которая  вела  к
старому крепостному валу. Часть его  в  свое  время  срыли,  там  посадили
деревья. Другая же часть, та, что шла по  берегу  реки,  осталась,  как  и
раньше.
   Я пошел вдоль вала, пересек небольшую площадь, миновал  церковь  Сердца
Иисусова и взобрался чуть повыше. За рекой виднелись крыши домов  и  башни
города. Купол кафедрального  собора  в  стиле  барокко  слабо  светился  в
тревожном мерцании заката.  Мне  был  знаком  этот  вид,  размноженный  на
тысячах почтовых открыток. Мне был знаком и запах воды, и  аромат  липовой
аллеи, что шла рядом.
   На  скамейках  между  деревьями  сидели  парочки.  Отсюда  все  так  же
открывался прелестный вид на реку и город.
Быстрый переход