Не было ни крови, ни следив какого-либо
ранения. Толстое круглое лицо старика с большим мясистым носом было мне
совершенно незнакомо.
Борясь с тошнотой, подступившей к горлу, я опустился на одно колено и
приник ухом к груди старика. Грудь у него была, как у старой женщины,
почти безволосая. В нос мне ударил кисловатый запах старческого пота.
Никаких признаков жизни. "Господи, старик, - подумал я, - неужто ты не мог
умереть не в мое дежурство?"
Я нагнулся, схватил безжизненное тело под мышки и затащил его обратно в
номер. У меня уже был достаточный опыт службы в отеле, чтобы знать, что
мертвеца нельзя оставлять лежать в коридоре, а надо поскорей все скрыть от
других постояльцев.
Когда я тащил мертвеца, футляр выкатился из-под него и остался в
коридоре. Я оставил тело на полу рядом с кроватью, на которой в беспорядке
разбросаны были смятые простыни и одеяла. Простыни и подушки были
перепачканы губной помадой. Должно быть, той дамочки, которую я выпустил
около часа ночи. С некоторой жалостью я посмотрел на немощное старческое
тело, распростершееся на линялом ковре, на жалкую стариковскую плоть. Надо
же так - последнее наслаждение. И сразу за ним - смерть.
На столике возле кровати стоял открытый чемоданчик из дорогой кожи.
Рядом лежал потертый бумажник и кошелек с золотым тиснением. В чемодане я
разглядел три аккуратно сложенные чистые рубашки.
На столике была разбросана кое-какая мелочь. Я сосчитал деньги в
кошельке. Сорок три доллара. Положив кошелек на место, я взял в руки
бумажник. Обнаружив в нем десять новехоньких хрустящих стодолларовых
купюр, я присвистнул от удивления. Что бы тут ни произошло ночью; старик
не был ограблен. Сунув деньги обратно в бумажник, я аккуратно положил его
на то же место на столике. Я знал заповедь "не укради" и соблюдал ее. Как,
впрочем, и многие другие.
Я снова кинул взгляд на открытый чемодан. Помимо рубашек, в нем были
две пары мужских трусов старого образца, полосатый галстук, две пары
носков и синяя пижама. Да, теперь постоялец номера 602, кто бы он ни был,
задержится в Нью-Йорке дольше, чем собирался.
Вид мертвого тела угнетал меня, и потому я стащил с кровати одно из
одеял и накрыл его с головой. Стало как-то легче, когда смерть обрела
только геометрические очертания тела, лежащего на полу.
Затем я вышел в коридор и подобрал футляр. На нем не было никаких
ярлыков или надписей. Когда я внес его в номер, то заметил, что он с
одного края немного надорван. Я было собрался сунуть этот футляр к другим
вещам, как вдруг мне бросился в глаза торчащий в надорванном месте зеленый
утолок банкноты. Я вытащил ее, и это оказалась стодолларовая бумажка. В
отличие от новеньких денег в бумажнике, эта была старой и измятой.
Внимательно осмотрев футляр, я увидел, что он туго набит стодолларовыми
купюрами. Придя в себя от удивления, я засунул обратно сотенную бумажку и
тщательно закрыл надорванный край футляра.
Сунув футляр под мышку, я выключил свет в номере и запер его. |